Началась самая важная часть погребения. В былые времена, когда ритуал отверзания уст еще не был открыт, священники, общаясь с покойными, узнали, что люди там «не все говорят и не многие ходят». Постепенно были найдены нужные заклинания и изготовлены инструменты. Это намного облегчило посмертную участь кеметян. Слава Птаху! Слава Тоту! Атуму – слава! Жрец воскурил благовония и запел:

Птах по великой милости своей отверз мои уста.
Инпу очистил меня, от всего нечистого избавил меня.
Нет за мной никаких злодеяний.
Да явлюсь я трезвым на суд Усира.
Был зачат я в любви и восторге принят матерью на лоно ее.
Муэт явила мне истину, и я возлюбил ее.
Хика омыл меня иссопом, и стал я белее снега.
Ахейа отверз уши мои и слуху дал радость и веселие.
Нет во мне прегрешений, и беззакония я не творил.
Сердце мое легче пера Муэт.
Да не отвратится от меня лицо Усира.
И буду жить вечно в местах благих, где нет места нечестивым.
Тот научил меня заклинаниям и освободил меня
от Сета, связавшего мои уста.
Возрадовался язык мой правде Муэт.
Птах отверз уста мои резцом металлическим,
и уста мои хвалят его.
Атум разрешил узы на руках моих, они защитники
мои, развязал путы на ногах, да не преткунтся
о камень ноги мои.
Да сияет вечно солнце Ра, да стоят крепко белые
стены Миннофара, и да приносятся в жертву тельцы.

Когда голос жреца стих, некто из присутствующих возгласил: «Мэр сим та ку хмим!»

После этого все по очереди стали прощаться с усопшим. Подходили, кланялись, желали легкого пути и доброго ответа на страшном, но справедливом судилище Усира. Пауни разрыдалась в голос, ее принялись утешать. Наконец стихли разговоры и причитания. Работники, нанятые Пауни, опустили гроб в проем и повлекли его вглубь гробницы, освещая себе путь масляными лампами.

К полудню все было кончено, лазы засыпали камнями и песком. Родственники и знакомые, тихонько переговариваясь, потянулись вверх по ущелью. В доме Пауни их ждала поминальная трапеза.

Сарайат какое-то время колебалась, не набрать ли ей песка, и решилась-таки. «Пригодится. Не в этот раз, так в другой», – подумала она.

Женщины

Колдовство – дело преимущественно женское. Именно через женщин оно распространилось по миру. Так, по крайней мере, записано в свитке жреца Мерикара «Цеп скоробей». Вторит ему и свиток жреца Анокха: в нем рассказывается, как в стародавние времена, называемые «Оно», сошли на землю небесные воины – и так пленились красотой кеметских женщин, что стали брать их себе в жены.

Жители небесной страны научили жен подводить углем глаза, отчего женский взгляд становился неотразимым. Научили их готовить зелья из трав, творить заклинания, делать фигурки подобия, видеть в темноте и за спиной, толковать сны – и еще очень многому, но особенно искусству соблазнения и очарования, пробуждения мужской силы и создания преград ее напору. Большая часть этих «тайных знаний» была совершеннейшей чепухой, но женщины есть женщины – верят всему, что говорят им красивые и статные мужчины.

Другое дело – истинная магия. Здесь тоже присутствуют таинство, слово и образ, однако сил магия требует не в пример больше, чем колдовство. Для магии нужны храм и множество людей, в уединении она не творится. Однако гору простая хозяюшка хоть и не сдвинет, но лишить молока соседскую корову сможет. Да и погубить ее при большом и искреннем чувстве тоже, пожалуй, сумеет.

В свое время Сарайат натерпелась от свекрови. Та была знатная колдунья, настоящая ведьма. Сколько слез пролила Сарайат, сколько болезней не своих претерпела, сколько в ответ шептала проклятий!

Здесь, возможно, стоит оговориться, что значит «не своих болезней». Каждая кеметянка знала, что есть свои болезни, которые по судьбе ее мучают, а есть наведенные – «сделанные». Различить их несложно. Если каждый месяц у тебя привычно тянет спину, а от жирной рыбы колет под ребрами, а потом вдруг ни с того ни с сего начинает ломить колени – это, к бабке не ходи, порча.