Со спуском кончается песок. Блекло-серая почва потрескалась от жары в пластины с загнутыми краями, рассыпающиеся под ногами в пыль с неприятным хрустом. Редкие клочья травы усохли, выцвели и кажутся щетиной на щеке трупа.

Начинает припекать. Сергей приближается к дому, чувствуя неприязнь, но в то же время родство с ним. Будто в этом доме он вырос, но здесь его каждый день били. Дом имеет власть над Сергеем и сам зависит от него. Они связаны, как враждующие родственники, бессильные отменить кровь.

Сергей входит в тень. Стены изрисованы полустершимися ругательствами. Сбоку от положенных друг на друга плит, образующих порог, лежит вытянувшийся, ссохшийся труп кошки, оскалившей пасть в бесконечном крике.

Сергей заходит, и его окутывает влажный запах гнили. В прохладной темноте Сергей медленно, выверяя каждый шаг, чтобы не оступиться, двигается к лестнице.

Повсюду валяются сгнившие оконные рамы с потрескавшейся белой краской, высохшие кучки кала, покрытые пылью мутно-зеленые бутылки, битое стекло. На торчащей из стены кривой, ржавой арматурине висят пожелтевшие хлопчатобумажные трусики с сердечком и надписью Thursday; взглянув на них, Сергей отшатывается, услышав эхо старого крика и почувствовав злое, смрадное возбуждение насильников. Они ждали своей очереди здесь, у разведенного костра, ставшего ныне кучкой золы, и разливали по пластиковым стаканчикам водку, пока один из них пользовался уже не плачущей, а монотонно стонущей жертвой, превратившейся в кус истерзанного, обслюнявленного грязными ртами мяса.

На площадке между первым и вторым этажами лежат шприцы. Наступив на них, Сергей чуть не спотыкается о тень наркомана, сидящего привалясь к стене, откинув назад голову и разбросав в стороны руки в непристойной пародии на Христа, только раны у него не на ладонях, а на локтевых сгибах.

Сергей идет быстрее, поднимаясь через две ступеньки на третью, глядя перед собой, но все равно замечая тени, заполняющие комнаты оставшихся этажей, и задерживает дыхание, чтобы не вдохнуть тяжелый спертый дух. Тени не идут к нему – но поворачиваются и смотрят, и этого достаточно, чтобы на четвертый этаж Сергей взобрался бегом.

Здесь светлее. Отдышавшись, Сергей поднимается по сваренной из обрезков арматуры лесенке и оказывается на залитой гудроном и переложенной листами рубероида крыше.

В сооруженном из кирпичей квадрате горит костер, неестественный и неприятный под жарким солнцем. Треск дров – первый звук, который слышит Сергей. У костра, спиной к нему, сидит человек, голый до пояса, в замазученном рабочем комбинезоне со спущенными лямками, болтающимися с обеих сторон, как крылья большой мертвой бабочки.

Человек вытянул к костру палку с насаженной тушкой и медленно поворачивает ее над пламенем, стараясь держать не у самого огня, а над углями с края. Аромат горелого мяса дразнит ноздри. Сергей голоден. Капли жира с тушки падают на угли и шипят, как взрывающиеся далеко внизу снаряды из чрева бомбардировщика.

Человек отщипывает от тушки кусок, дует на него и торопливо съедает, открыв рот и быстро и шумно втягивая воздух. Потом облизывает пальцы, покрытые жиром и угольной крошкой.

– На вкус курятина, – говорит он, – Лягушка, грач, человечина, – все курятина.

Сергей проходит ближе и садится рядом, на три составленных друг на друга серых шлакоблока. Собеседник встречает его улыбкой и кивком, не отрываясь от готовки. Это Крючков, впрочем, Сергей знал, к кому идет, еще в лесу. Поэтому и торопился, но не из боязни опоздать, а от нетерпения встретиться.

Крючков протягивает гостю шампур. Блестя черными, сочащимися жиром боками, на Сергея оскалилась крыса.