Вероятно, это чувствовали не мы одни – теперь мать Лиды сама постоянно заводила разговор о замужестве и о том, что время уходит. Эта мысль – что время уходит – породила в их доме новый повод для беспокойств. И директор банка, которого окончательно доняли ревматизм и разговоры жены, вознамерился решить эту проблему на свой манер. Он позвонил своему знакомому – председателю совхоза-миллионера и пригласил его в гости. Председателю было под сорок, но директор банка считал его молодым человеком, честным, как он сам. Председатель совхоза был человеком исполинского роста, очень стеснительным и неразговорчивым, он привез в подарок Камышевым два ящика груш «Лесная красавица», внес их собственноручно на четвертый этаж, и, испытывая за чаем мучительное чувство неловкости, поминутно вытирал испарину со лба красной как мясо рукой. Этот человек казался отцу Лиды самым подходящим кандидатом в мужья дочери; после его ухода отец посадил Лиду на кухне, перечислил одно за другим достоинства этого человека и открыл ей свой поистине фантастический план.

Стоял сентябрь, окна на кухне были отворены настежь.

Оба – отец и мать – были раздосадованы тем, что Лида добрых полчаса хохотала как безумная.

– Не вижу ничего смешного, – сказала мать. – Очень приличный человек. Правда, Коля?

– Конечно, – сказал директор банка. – Я его мальчишкой знал. Он сказал, что приедет в следующую субботу. Ты будешь дома?

– Не знаю, – сказала Лида. – Скорее всего, нет.

– Он тебе так сильно не понравился?

– Нет, – сказала Лида, – отчего же.

– Тогда почему бы тебе не выйти за него?

– Потому что я не могу выходить замуж за каждого приличного человека, – сказала Лида. – И в совхозе мне тоже делать нечего.

– Но ты понимаешь, что тебе уже двадцать семь? – в отчаянии сказала мать. – Ты что, хочешь остаться старой девой?

– Ну, это ты брось, – сказала Лида. – Старой девой я при всем желании не останусь. И перестань водить сюда своих приятелей, папа. Я не собираюсь выходить замуж, можешь ты это понять?

– Как знаешь, – сказал директор банка. – Смотри, не пожалей потом. Вдвоем всегда лучше, чем одной.

– Ну, это еще не известно, – сказала Лида.

Она знала, что стала вполне самостоятельной незамужней женщиной. И глядя, как уверенно она держится, вслушиваясь в ее голос, в ее смех, трудно было догадаться, что она всё еще ждет, что ее девичьи сны сбудутся, долгожданные замечательные перемены произойдут и настанет день, когда белая лошадка ее судьбы перестанет идти шагом.

А потом папа бросил тренироваться.

Он не пошел в зал, как обычно, а остался дома. Мне он ничего не сказал, только просидел весь вечер у телевизора; когда мы вышли прогуляться, он встретил Даманова, и они долго разговаривали, и папа сказал ему напоследок:

– Если бросать, так сразу.

Я жалел об этом, потому что, когда мы приходили в зал, я садился на скамейку у ринга, и мне всё было видно, и дядя Витя Даманов угощал меня шоколадом, и кисти рук у него были забинтованы, а потом он надевал перчатки и говорил:

– Смотри, шкет, пока я живой! – и корчил такие рожи, что мы с папой покатывались со смеху.

Они тренировались; папа был меньше Даманова, только дядя Витя ничего не мог с ним сделать и, когда уставал, выходил из ринга и садился рядом со мной на скамейку, огромный и весь мокрый, трепал меня по голове и говорил:

– Ох и разошелся твой отец!

Мы смотрели, как папа работал, и казалось, будто ему всё нипочем, и прямо сердце вздрагивало, когда он уходил под руку или работал спиной, можно было смотреть так очень долго. А когда они заканчивали, папа стягивал майку через голову, набрасывал на плечи полотенце и говорил: