– Так я и в Дашу верю! Выходит, ничего не противоречит.

– Даша искусственная! – протестовал он. – И каждые три дня она становится все более ненастоящей!

– Во-вторых, – я решил продолжить свои доводы, чтобы положить конец спору, – «За ширмой пустоты» – история про духов, живущих в чистилище, и она вообще не может быть написана, если мерить твоими замерами, искренне. «Ожог» с Дашей в нем куда более правдоподобны. И вообще, каждый раз объяснять свой мотив сюжетного поворота становится чем-то слишком похожим на оправдание.

– «За ширмой пустоты» станет бестселлером, вот увидишь! Я никогда не ошибаюсь. И сейчас, с «Ожогом, тоже не заблуждение!

– Это эксперимент, – бросил я, –  Издательство одобрило, уже ничего не изменить.

– Андрюх, я пойду наверное, –  внезапно сказал Славик и протянул мне свою руку. На его лице читалось разочарование. Впрочем, он всегда таким был. Что не по его – сразу в обиду.

– Да, конечно, – совершив рукопожатие, произнес в ответ.

Славик встал со стула, накинул легкую курточку, и тяжелой походкой направился в выходу.

Не прошло и минуты, как он ушел из заведения, а я погрузился в тоску. Ту самую тоску, которую я часто испытывал после диалога с ним. Тоску, похожую на опустошение.И глянув в окно, я почувствовал, как мое воображение начало жить своей жизнью. В глазах потускнело, словно над городом нависла грозовая туча. Но с неба, вместо дождя, посыпались полароидные фотографии. И хоть они были на расстоянии, которое не позволило бы обычному человеку разглядеть что на них отображено, я видел абсолютно все. Даже мимику людей. На одной из фотографий, очень сильно выцветшей под влиянием времени, был изображен лысый, недовольный двухлетний мальчик. Он сидел в машинке и взирал прямо на меня. На другой, более-менее сохранившейся, был тот же мальчик, но повзрослевший на пару лет. Он стоял рядом с отцом и улыбался. Этот мальчик еще не знал, что через несколько лет его отца не будет рядом. Он потеряет с ним связь. Следующая фотография, которая была ближе всех, отображала эпизод, в котором девочки из более старших классов учат семилетнего мальчишку целоваться. Позже они научат его курить. Другая фотография отображала, как этот же мальчик, уже вытянувшийся в росте, но все такой же худой, нюхает клей с неблагополучной компанией. Тем временем, поларойдных снимков становилось все меньше, а вместо них с неба сыпались фотографии 10х15. Они устилали землю толстым слоем воспоминаний, вперемешку с ностальгией. На них был еще не сформированный юноша, бесконечно прыгающий из сомнительных компаний в спорт и обратно. Его улыбка на всех фотографиях была пока что широкой и, отчасти, наивной. На следующих фотоснимках юноша улыбался все так же широко, но уже находясь не в окружении парней, с ярко выраженной перспективой стать опытными наркоманами с многолетним тюремным стажем, а рядом с девушкой.

Далее шли фотографии, на которых юноша потерял маму, после чего тот возобновил отношения с отцом. Они так прижимали лежащие под собой снимки, словно весили на порядок больше остальных.

Пока галлюциногенные фотографии продолжали падать, я отвлекся на кружку кофе, подумав, что неплохо было бы заменить ее на полный стакан виски.

Тем временем, фотографии, слой за слоем, накрывали один год воспоминаний за другим. Освежая мне память. Напоминая, каким я был. Мальчик на фотоснимках становился более зрелым и менее улыбчивым, а девушка рядом с ним – более женственной. Из огромного количества снимков, я ухватил взглядом один единственный. На нем был изображен мужчина, держащий в руках ребенка. Рядом с ним стояла женщина, вокруг них – радостные родственники. Родственники женщины, но не мужчины. Его родственников там не было. Следующая серия фотографий была уже намного более качественной. На одних уставший, выгоревший мужчина собирается на работу, а на других без особого энтузиазма возвращается домой.