– Да, это я написал твоё имя на стене колледжа! Счастлив?

– Вполне, – кивнул Эдвард, довольный собой. – Эм, Ацель, – виновато улыбнулся он, – повтори, пожалуйста, ещё раз, что там тебе нужно достать?..

Подготовив всё задуманное, Эдвард, под предводительством хитроумного сондэсианца и прожженного мошенника-манипулятора Ацеля, приступил к выполнению плана. И хотя природная добропорядочность юноши говорила ему, что что-то здесь нечисто, вера в благие помыслы пришельца опережала умные мысли.

В районе трёх часов дня, когда Габриэль, Адам и миссис Уоткинс вместе с половиной города уехали на похороны, Эдвард, прокручивая в голове отрепетированные реплики, преодолевал ступеньку за ступенькой к порогу квартиры Уоткинсов. Он так не переживал даже на псевдо-свидании. Как никак, тогда он был честен, сейчас же ему придётся врать. Эдвард продолжал вторить как мантру, что это ради спасения Пенни и мира, но его всё равно лихорадило, будто он совершал какой-то преступный акт.

Кикки, свернувшийся клубком у Пенни на животе, вдруг напружинился, зашевелил усами, сканируя пространство вокруг. Он соскользнул на пол подобно оброненному шелку и стал бегать от кровати, где ничком валялась его хозяйка, до двери и обратно, словно уговаривая ту скорее убираться из комнаты. Но Пенни посчитала, что зверёк проголодался и поплелась на кухню, чтобы почистить ему банан. Кикки отверг угощение и заругался, кусая девушку за подол платья.

– Да что с тобой такое? – несчастно вздохнула та, присаживаясь на корточки, чтобы заглянуть зверьку в глаза. – Знаешь, малыш, у меня иногда такое странное ощущение, будто я – не я. Глупо, правда? Но я ведь знаю, что я это – я, что же тогда не так? – Она подняла руку, которой только что трепала шерсть, и всмотрелась в неё, изучая и анализируя пальцы, ногти, линии на ладони. И хотя эстетически её все устраивало, в душе возникало какое-то необъяснимое отторжение. – Ненавижу оставаться одна, мне сразу тошно от себя становиться! А теперь ещё и страшно! – жаловалась Пенни зверьку прыгающему перед ней в очумелом танце. – Страшно из-за сегодняшнего утра. Мне показалось, будто кто-то пристально-пристально глядит мне в затылок. У меня внутри все перевернулось, я так испугалась! До сих пор мурашки по коже…

Пенни обхватила себя руками и поежилась, предчувствие опасности бухнуло в живот ледяным шариком. В дверь квартиры раздался звонок, заслышав который Кикки сломя голову ринулся в гостиную.

Обеспокоенная, Пенни пошла открывать дверь. Она бы не впустила в дом чужака, но в подъезде ожидал Эдвард, не так давно обиженный ею. Совесть не позволяла Пенни быть дважды грубой с одним человеком.

– Эдвард? Что случилось? – спросила она с порога. Ей показалось, что сосед обеспокоен чем-то: в его глазах стояли слезы, дыхание было прерывистым, будто бы тот убегал от кого-то, а ладони дрожали. В первые в жизни полное отсутствие у Эдварда потенциала к обману сыграло ему на руку. Он был так искренен в своём страхе, что никто ни за что на свете не уличил бы в нём лжеца.

Пенни вспоминала слова Адама о том, что в соответствии с предсказанием Габриэль Эдвард может оказаться в ловушке у огона.

Эдвард же, чей ум был до отказа напичкан ложью, буквально озвучил ее мысли:

– Я нашёл его, того пришельца, о котором ты говорила. Я думаю, это он. Я хочу поймать его, но, боюсь, один я не справлюсь! – Эдвард изловил запястье девушки и потянул её вниз по ступенькам, клянясь, что объяснит всё через минуту.

Пенни моргнула на дверь, которую не успела закрыть, а потом на Эдварда, чьей жизни, как она себе вообразила, может угрожать опасность, если она оставит его без помощи. Разбитое сердце – ерунда. С ним хотя бы живут. Безусловный конец – это разбитая жизнь.