Мужчина слишком близко, нарушает все границы дозволенного и недозволенного. Силы моих рук не хватит, чтобы противостоять ему. Но я не беззащитна.

Определённо, мне нравится смотреть в лицо, с которого исчезло выражение превосходства и самодовольства. Раскрытый в удивлении рот особенно радует своим видом. Да и весь Хорн, согнутый в не самой удобной позе и дышащий через раз — истинная услада для моих глаз.

С наслаждением я проживаю каждое мгновение чудесного преображения наглеца в человека разумного. Четыре точки обжигающего тепла на подбородке и одна в уголке губ остаются только в памяти тела, как и давление большой ладони на затылок. Всё это в прошлом, ведь сейчас Хорн медленно разводит руки в стороны, без слов обещая вести себя прилично.

Увы, лучшие мгновения жизни имеют свойство заканчиваться слишком скоро. Это Кэсси, мой спаситель, беспредельно долго может стоять вот так, наклонившись вперёд, и в своих ладонях из стали и обожжённой глины сжимать голову варвара, будто готовую лопнуть тыкву. Но мне нужно дышать, что с весом голема, почти лежащего на моей спине, проблематично. И как бы я ни злилась на Хорна, но не хочу ломать ни его жизнь, ни здоровье, ни даже честь.

— Сейчас я отпущу вас, — говорю ему негромко. — Но прежде вы дадите слово, что, обретя свободу, отступите на три шага назад и сядете в кресло, а затем потрудитесь внимательно выслушать всё, что я захочу вам сказать.

Хорн не двигается, не дышит и не моргает. Его лицо кажется застывшей восковой маской, и только пот, выступивший над верхней губой и на лбу, добавляет чертам живости. Даже глаза кажутся кусочками расплавленного синего стекла.

Я теряю терпение.

— Или мне позвать стражу? Нападение на беззащитную женщину-калеку — позор для вас будет болезненней заслуженных плетей.

Из горла Хорна вырывается едва слышный невнятный хрип.

— Ну! — требую я из последних сил. Невыносимо сидеть вот так, зажатой между Кэсси и варваром, в такой близости к нему.

Сдавшись, Хорн медленно опускает ресницы. Это «да». Я буду так считать. Если он обманет, если попытается вновь напасть, то иметь с ним дело и правда не имеет смысла. Муж всё ещё мне нужен, и кандидатура Хорна идеальна, хотя и не настолько, как мне казалось прежде. То, что сейчас происходит, спорит с восхвалениями его благородства и чести, недавно звучащими в тронном зале.

— Кэсси, отпусти его.

Голем подчиняется мгновенно.

Хорн же не двигается, будто не веря, что свободен. Он всё ещё нависает надо мной. Его щёки, виски, уши, лоб по обеим сторонам головы, только что совершенно белые, стремительно краснеют. Кажется, Кэсси действительно перестарался. А может даже...

— Вам больно? — спрашиваю я.

Хорн медленно распрямляется. В его глазах отражается прежнее ошеломление.

— Почему вы молчите? — требую я ответ. — Позвать целителя? Да говорите же, проклятые боги!

— Всё хорошо.

От сердца отлегает так стремительно, что я обмякаю в кресле. Два хриплых слова отодвигают меня от границ пропасти, в которой клубится виденье, как я снова наношу кому-то увечье.

Магические силы — такая слабость. Я ненавижу их.

Отголосок страха, что они вновь вырвались из-под контроля и навредили человеку, намного неприятней воспоминания о том, как варвар пытался меня поцеловать без разрешения и как нагло себя вёл.

Видеть возможную жертву моей несдержанности больно, и я отворачиваюсь — смотрю в сторону, на шкафы, заполненные книгами и свитками. До чего ж хочется поскорее закончить разговор. Смертельная усталость наваливается на меня.

И тут я слышу откровенно восхищённое:

— Ты приказала голему без слов.