Жаль, что, как я и предполагала, ничего хорошего из этого не вышло.

Крестьяне при виде меня бежали врассыпную, один дурак чуть не удушил козу: упавшая и запутавшаяся в верёвке, та так и ехала за ним на спине, подскакивая на кочках и камнях и жалобно блея. Зато целый лоток рассыпавшихся яблок порадовал чумазых детей. И то лишь когда мы прошли дальше, а они отважились выбраться из-под прилавков и ближайших подворотен.

Эви, заметив моё огорчение, сказала тогда, что страх челяди не менее хорош, чем их любовь и уважение: «Они наслышаны о твоей неведомой силе и боятся её. Всё незнакомое пугает. И это хорошо, послушней будут».

Иногда я думаю, что судьба ослепла, наделяя мою сестру женским телом. Но Эви нравится не только быть воином в юбке, но и привлекать мужские взгляды своей красотой. Даже тогда, на рынке, я замечала, как наглецы из бродячей шайки шутов смотрели на неё. И вовсе не из великого почтения сверкали их глаза, а на лицах расплывались широкие улыбки.

Ясноглазая горбатая старуха рассыпала перед Эви кости и изрезанную непонятными значками гальку. А потом долго шептала ей на ухо. Наверняка бесстыжее, ведь сестра стала красней собственного в маков цвет платья.

Мне гадать не хотелось, но кресло зацепилось за ткань шатра, и пока колесо выпутывали, Сэра раскинула для меня камни и кости. Наговорила мне сущей ерунды. Не хочется и вспоминать. Я подарила гадалке золотой вовсе не за счастливые сказки, которые она для меня сочинила — стало жаль её седины и необходимость ложью зарабатывать на жизнь.

— Ты тогда обиделась на старуху, а зря. Она права — любовь дело наживное. Особенно когда твой муж во всех местах не обделён ни шириною, ни длиною, лицом больше, чем симпатичен, а по-настоящему красив

— И это, по-твоему, любовь?

Эви прижимается к моей щеке своей щекою.

— Ну не сочинения же баллад. Хотя послушать их приятно, но заняться делом...

Я ловлю её за руку и заставляю выйти на середину комнаты.

— Хорошо, я верю, что ты согласна взять в мужья одного из этих близнецов. Не графа или герцога, а простого рыцаря, зато, как ты говоришь, приятного на вид.

— Более чем. Ронни и правда красивый мужчина. — Она мечтательно улыбается.

— Пусть хоть всех милей на свете, мне всё равно. Но почему ты думаешь, что второй из братьев согласится стать моим мужем? Несомненно, тот, с кем будешь ты, окажется на седьмом небе от счастья. Ну а другой?

Эви хмурится, а я быстро продолжаю:

— Ему придётся отказаться от имени отца, войти в наш род, подчиниться мне, стать не главой семьи, каким все мужчины видят себя, заключая брак, а всего лишь первым из верных слуг, мужем лишь по названию. Такой выбор лишит его всякой надежды на взаимную любовь и продолжение рода в законных детях. А незаконных, он должен это понимать, я не потерплю, не соглашусь быть посмешищем для всего королевства.

Эви сжимает губы в плотную полоску и гордо выпрямляется.

— Ко мне сватались не раз, — напоминаю я. — Младших сыновей в знатных домах хватает. Немало желающих встать рядом с королевой, получить титул короля-консорта, влиять на решения, а то и влезть жадной рукой в казну. Я отказала и отказываю всем. Зачем же здесь мне соглашаться? Чем этот, как его, лучше тех, других?

Отец, уверена, сказал бы то же самое, и я удивляюсь лишь тому, что Эви каким-то чудом получила его согласие на двойной мезальянс.

— Всё просто, — отвечает сестра. — Хорн лучше ровно тем, чем хуже. По сравнению с представителями богатых и родовитых семейств, этот рыцарь почти никто. Его род один из самых древних, но они уже вечность как обеднели и почти полностью утратили влияние. Живут ничем не лучше крестьян или купцов. И это хорошо, ведь за ним нет тех, кто мечтал бы низвергнуть нас и посадить на трон своего потомка. Хорн такой же простой воин, каким до заключения брака был наш отец. Мама выбрала его не просто. Уверена, она рассуждала так же.