– Неужели в казне пусто? – в который раз повторял он.

– Шаром покати, Ваше сиятельство.

– Так займите где-нибудь у кого-нибудь.

– Уже позанимали сколько могли, Ваше сиятельство, больше никто не хочет давать.

– А где те деньги, что прежде «позанимали»?

– Потратили, Ваша милость.

– Так вот просто потратили? Так, что я даже заметить не успел? Не изволите-ли объяснить, на что?

– На то, чтобы оплатить предыдущие долги, Ваше сиятельство.

– Так введите какой-нибудь новый налог. Почему «моё сиятельство» должно само заботиться о таких пустяках? Чего ради я держу пролазу секретаря и свору домашней челяди? Может быть, ради того, чтобы вы разворовывали мою казну?

Штутц раскрыл было рот, чтобы возразить, но граф не дал ему вставить ни слова:

– Послушайте, милейший, я знаю, вы собираете все городские слухи, порой из кожи лезете, чтобы выведать самые незначительные секреты и тайны… Не смущайтесь, я не считаю Вашу любознательность предосудительной, напротив, я нахожу её чрезвычайно полезной, естественно, до тех пор, пока Вы не суёте свой нос в мои дела.

– Как можно, Ваше сиятельство! Вы же знаете, как я Вам предан!

– Хорошо-хорошо, не будем терять времени на поклоны и заверения в безграничной преданности. Я Вам полностью доверяю, потому что в случае надобности могу ухватить Вас за глотку. Меня интересует другое – скажите, Штутц, нет ли в наших землях какого-нибудь колдуна или алхимика?

– О, какого только сброда не водится в наших, то-есть Ваших, краях!

– Я не имею ввиду шарлатанов и базарных фокусников. Тот, кого я ищу, должен быть посвящён в тайны трансмутации металлов. Вы понимаете, о чём я говорю?

– Да, Ваше сиятельство! Речь идёт о превращение заурядного свинца в благородное золото и поиске философского камня.

– Положим, философский камень, если это, конечно не алмаз, мне и даром не нужен, зато свинца в подвалах этого замка более чем достаточно. Кто мне скажет, зачем в моих арсеналах столько свинца, если солдатам платить нечем? Найдите мне алхимика, Штутц, хоть из под земли достаньте, хоть с самим чёртом сговоритесь, и я сумею Вас отблагодарить.

– Я сделаю всё возможное.

– Возможное мы оставим простакам-горожанам. А Вы уж постарайтесь сделать невозможное, если хотите и дальше находиться на этом тёплом местечке.

Хотя мать и перестала сердиться, но, похоже, она всерьёз решила взяться за своего оболтуса – пора парню взрослеть, пора к делу прибиваться. Поэтому, убрав посуду со стола, она спросила:

– Поели? Вот и хорошо. А теперь пусть наш рыболов, хочет он или не хочет, встанет к верстаку – кто лучше отца научит ремеслу?

– Рано ему к верстаку, – возразил отец, – пусть пока сбоку постоит, да глаза потрудит, запомнит что к чему.

– А чего тут запоминать? Тоже мне, велика премудрость! Что я, не видел, как отец работает? Неужто не знаю, как рубанком махать да стамеской ковырять? Я среди стружек вырос, что-что, а любую деревяшку и без всякой науки обтешу!

– Ты как с отцом разговариваешь?

– Погоди, мать. Раз наш сын и без науки всё умеет, мне же проще.

Отец взял Иржика за плечи и подвёл к верстаку.

– Ну, давай, поковыряй деревяшку – вот инструмент, вот дощечка липовая. Твоё дело дерево выровнять, по этому образцу кусок отмерить, лишнее обрезать, а что получится ошкурить чистенько. Всё. Если эта заготовка не нравится, я тебя любую дам, только скажи, для такого случая мне и кипарисовой не жалко.

Идём, мать, не будем мастеру мешать. Идём, посидим в садике, погода-то чудо как хороша.

И они вышли.

Иржик взял дощечку в руки. – Вполне годится – сухая, светлая, да у отца плохих и не водилось. Что там сначала – ножовкой поработать или рубанком пройтись? Вроде бы отец сказал – сначала выровнять? Ну, так мы и выровняем.