Шиперо, обезумевший от ужаса, прощался с жизнью. Имеет ли право на спасение кровопийца, застрявший жалом в теле невидимой жертвы? Но Лойд не был кровопийцей – он и был жертвой, по воле судьбы, как и многие до него, обманутой коварным инстинктом. Он пил, стиснув челюсти, и метался по кромке кровавого месива, покуда лицо его не стало погружаться вглубь, затягиваемое клокочущим водоворотом. Мощь, с которой недра земли утаскивали его в свое логово, казалось, без труда была способна сорвать кожу с лица, продолжи он протестовать. Тело, обессилев, обмякло, и тотчас горячие тиски смертельного поцелуя разомкнулись, высвободив обожженное лицо старика хлесткой пощечиной.

Лойд повалился назад, хватая воздух ртом. Легкие пылали огнем. Тело от макушки до пят будто налилось свинцом так, что, подобно гипсовой статуе, он не мог пошевелить ни одним мускулом. Взгляд бессмысленно уставился в небо – в то, что когда-то Лойд знал как небо, а в последние недели представляло собой необъятный лоскут освежеванной кожи, сплошь покрытой рыжими венами перьевых облаков. Он отказывался принимать на веру все происходящее. «Не может всего этого быть взаправду! Это сон. Кошмарный сон», – взывал к реальности измученный разум. И тем не менее сон никак не желал заканчиваться, упрямо становясь все более пугающим и абсурдным.

Спустя некоторое время стук сердца поумерился, дыхание восстановилось. Шиперо с трудом перевел остекленевший взгляд туда, где еще недавно бушевала битва между ним и притворным водопоем. К его очередному изумлению, вместо былой трясины на этом месте вновь играл серебристым цветом, еще более прозрачным и манящим, крохотный родничок.

– Дьявольщина! – опалился гневом старик и, игнорируя судорогу в конечностях, принял сидячее положение. – Что ты пытаешься мне сказать? – пришло ему в голову вступить в диалог со строптивой стихией.

Вода в роднике сгладилась, точь-в-точь обратившись в слух. Лойд, завидев такое, навострился и аккуратно подполз вплотную к берегу. То, что увидел в отражении, отняло у него дар речи: из кристально-чистой, как зеркало, глади на него смотрел… призрак.

Нет, Лойд не мог поверить собственным глазам! Всю жизнь он старался быть добропорядочным человеком, не вступал в противоречие ни с кем и ни с чем, изучал историю, не скупился на милостыню и справно трудился. Еще в далеком детстве, когда дед читал ему древние книги исчезнувших народов, он взял себе зарок – узнать все на свете, благодаря писаному человечеством опыту, и ничего не отрицать авансом, ведь в жизни возможно любое волшебство, вопрос только в том, как далеко ты готов зайти, чтобы познакомиться с ним. Достаточно ли далеко он теперь зашел, чтобы отказываться верить увиденному? Способно ли волшебство творить с человеком, живым и добропорядочным, похожую чертовщину? А главное – как довериться миру, где всё до единого, тебя окружающее, торопится тебя изничтожить?

Рассуждения Шиперо были в большинстве своем риторическими, потому как ни на один свой вопрос он ответа сыскать попросту не успевал: сверхъестественные события, каким не было никакого книжного объяснения, следовали один за другим бесцеремонной чередой, оставляя старику лишь свободу определять степень прогрессирующего безумства. Всего несколько часов назад он летел по воздуху, пересекая воздушные границы бестелесным облаком и еще будучи уверенным в том, что ничего немыслимее этого уже произойти с ним не способно. А теперь, узнав в собственном отражении призрака, он окончательно расстался с верой в то, что мир, который он знал, в котором он провел большую часть своей жизни, – не плод его воспаленной фантазии.