Ирландец Надежда Черпинская
1. Пролог "Сны с запахом моря"
Прошлое
Шанна…
В её имени шорох морского прибоя и пьянящий аромат диких роз.
«Всё для тебя, Шанна, только для тебя…»
Невыносимо жгло ладони.
Пальцы застыли от ледяной воды. Мокрые ракушки врезались острыми краешками, царапали до крови. Мелкие ссадины на коже больно щипало – соль в океане такая едкая, она вгрызалась безжалостно, словно хотела обглодать до самых костей.
Желание вышвырнуть богатый улов становилось всё сильнее, оно горело внутри, как и раздражённая морской водой кожа, но он только сильнее прижимал к груди «своё сокровище» и прибавлял шаг.
Боялся опоздать.
Уже не шёл, а почти бежал. С холма и вовсе понёсся вприпрыжку, путаясь в буйных порослях разнотравья.
Штанины, мокрые почти до колен, неприятно шлёпали по окоченевшим ногам. Но от бега согрелся, даже чувствовал, как раскраснелись щеки. Солёный ветер с побережья подгонял в спину, торопил.
Узкая тропка привела к невысокому основательному забору. Тёмные камни поросли изумрудным бархатом мха, он торчал из каждой щели и трещинки.
Чтобы заглянуть во двор, пришлось подпрыгнуть и, шаркая ногами по скользким камням, подтянуться и лечь животом на каменную кладку. Больше всего он боялся растерять или случайно сломать ракушки, но вышло удержать их в ладонях.
Она сидела на скамеечке под старой яблоней, как и всегда. Спиной к нему. Волосы были зачесаны гладко, собраны в маленький пучок. Белый кружевной воротничок облегал тонкую шейку. Изящные руки мелькали ловко и легко, как крылья чайки. Склонившись немного, она возилась с каким-то рукоделием – кажется, вышивала.
Успел.
Вечерело, солнце катилось вниз… Вот-вот коснётся макушки холма, и синие тени поползут по саду. И тогда она исчезнет в доме.
– Шеннон!
Она вздрогнула, подскочила, и пушистая козья шаль соскользнула к ногам. Девочка обернулась, и огромные светлые глаза распахнулись изумлённо, улыбка осветила её бледное лицо. Но уже через мгновение тревога исказила милые черты, она испуганно оглянулась на окна дома.
– Ты что здесь делаешь? Уходи скорее! Отец дома...
В ответ он расплылся в счастливой, беспечной улыбке, замотал головой, изо всех сил показывая, что совсем не боится. Рыжие пряди упали на глаза, но убрать их сейчас не вышло бы при всём желании – руки по-прежнему были заняты ракушками. Он призывно махнул головой и соскользнул вниз с забора, сдирая кожу на рёбрах о неровный каменный край.
Зашипел сквозь зубы. Но рёбра и ссадины… это ведь такая ерунда!
Чуть пригнув голову, он пронёсся вдоль забора туда, где за глухой стеной дома, в зарослях одичавших роз, кладка камней обвалилась от времени и сырости, и перебраться через забор можно было легко и просто. А густой кустарник надёжно скрывал от случайных глаз незваного рыжего гостя.
***
Шеннон, придерживая руками широкую юбку простого серого платья, протиснулась меж колючих ветвей легко, не задев даже листика или бутона, словно бесплотный лесной дух. Густой аромат роз мгновенно окутал их в этой «изумрудной беседке». Он так привык к тому, что запах роз всегда окружает девочку, что стоило теперь где-то увидеть эти цветы или почувствовать их благоухание, и взгляд невольно начинал искать Шеннон даже там, где её и быть не могло.
А она говорила, что он пахнет морем и солнцем.
Неудивительно. Море и солнце… То, что надо, для рыжего сына рыбака.
– Шон… Милый… – улыбнулась она, но тотчас нахмурила строго брови. – Ты с ума сошёл! Зачем ты пришёл? Отец сказал, что убьёт тебя, если ещё раз увидит в нашем саду!
– Пусть сперва догонит! – хвастливо хмыкнул мальчишка. – Вот! Это тебе…
Он протянул к ней руки, и в маленькие нежные ладони девочки посыпались разноцветные раковины. Некоторые упали в траву, не уместившись в её маленьких ручках.
Она смотрела изумлённо и молча, и только светлые глаза сияли так ярко и счастливо, будто он насыпал ей в руки драгоценных камней или золотых монет из горшочка лепрекона.
– Ты же любишь ракушки… – смущённо пожал он плечами, – а на берег тебя не пускают…
– Шон… – восторженный, едва различимый шёпот слетел с её губ.
Шеннон опустилась на колени, осторожно высыпая в траву свои сокровища, и теперь уже перебирала каждую по отдельности, гладила тонким пальчиком, подносила к носу, вдыхая неповторимую свежесть моря.
– Я сам их все нашёл… – гордо поведал он, падая в траву рядом. – Вот эту у Ведьминого мыса. Вот эти у причала. А вот за этими пришлось забраться прямо в море у Чёрного грота.
– Шон, они такие красивые, такие красивые! А вот эта… смотри! Какая большая! Она шумит, вот послушай, она шумит…
Она протянула свою белокожую ручку и приложила холодную мокрую раковину к его уху.
Шон замер, слушая… Ему было всё равно на море, спрятавшееся в ракушке – он видел побережье каждый день. Он уже ходил на промысел вместе с отцом. Он любил солёную могучую стихию, но она была привычной.
А вот эту нежную, волшебную девочку, так непохожую ни на одну его знакомую, он любил гораздо больше, чем какое-то море, и ракушки, и даже больше, чем сладкий бармбрэк[1], который отец покупал только по большим праздникам.
Её рука задела мокрую холодную штанину, и Шеннон нахмурилась и укорила, заботливо и строго:
– Все ноги промочил! Разве так можно? А если простудишься… Я не хочу, чтобы ты из-за меня заболел. Береги себя, пожалуйста!
Шон только улыбался, ему совсем не было совестно. Ради улыбки на её лице и восторга в её глазах, он был готов умереть, как настоящий благородный рыцарь. Подумаешь – забраться в холодное осеннее море, подумаешь – простудиться!
Она журила так… совсем по-взрослому, но как-то… мягко, нежно… Как, наверное, могла бы, любя, бранить его собственная мать.
Только вот… мама Шона никогда не ругала. У него просто её не было.
– Я лучше тебя беречь буду. А за меня не бойся! Я крепкий, – хвастливо заверил он.
– Ты самый лучший! – улыбнулась она бесхитростно и, потянувшись, обняла порывисто.
– Это ты самая… – выдохнул он в её волосы. – Шанна, мы завтра в город с отцом, на ярмарку. Хочешь, я тебе что-нибудь ещё привезу? Заколку, колечко, платок? Всё, что захочешь!
Она отстранилась и замотала головой.
– Не надо! Отец увидит – будет спрашивать, откуда взяла, – она грустно вздохнула.
– А ты не говори! – насупился он.
Соврать Шон не предлагал, ему такое и в голову не пришло. Такие, как она, врать не умеют. Шеннон и ложь никогда не встречались, и вряд ли когда-то встретятся.
– Если буду молчать, он разозлится ещё больше, – снова вздохнула она. – И всё равно поймёт. Он так сердился! Ты бы слышал, как он кричал в прошлый раз. Сказал: «Ещё раз увижу тут это дьявольское отродье, сверну ему шею, а тебя запру в чулане до самого замужества!»
– Дьявольское отродье… – хмыкнул Шон. – Причём тут дьявол? Будто мистер Маккеннет не знает, кто мой отец…
Шеннон вздохнула ещё громче и опустила глаза.
– Думаю, отец не дядю Донала имел в виду. Ты же знаешь, что про тебя болтают…
– Подумаешь! – фыркнул Рыжий, разозлившись. – Пусть болтают, что хотят! А ты… что же, сильно смелая? Не боишься дьявольского отродья?
Шон дёрнулся, собираясь вскочить на ноги, но она вцепилась в его замёрзшую ладонь, качнулась вперёд и снова обняла крепко, испуганно, удерживая на месте.
– Глупый! Какой же ты глупый… Ты мой самый лучший! Я совсем тебя не боюсь, и с тобой ничего не боюсь! Ты мой самый лучший, самый лучший!
Шон несмело обнял её в ответ и твёрдо пообещал:
– Однажды я заберу тебя отсюда… Однажды я обязательно заберу тебя, Шанна. И твой отец мне не указ. Мы будем вместе, всегда будем вместе… Обещаю. Ты только моя! Навсегда. Только моя…
Он чувствовал, как она улыбается у него на плече. Его первая и единственная любовь. Сердце дрожало и сжималось, и так хотелось расплакаться. Но мужчины ведь не плачут… Даже если им ещё так мало лет.
– Шеннон! Ты где опять? – грозный рев заставил их обоих вздрогнуть. – Шеннон! Дрянная девчонка! Я этому паршивцу уши оторву вместе с его рыжей башкой! Проклятый ублюдок, пошёл прочь отсюда!
– Беги! – испуганным шёпотом велела Шеннон.
Он подскочил, будто его укусили, и бросился сквозь колючие заросли к забору.
Вскочив на каменную стену, оглянулся, заметил, что Шанна успела старательно прикрыть травой свои «морские сокровища». Если Брайен Маккеннет обнаружит подарок, сразу растопчет в пыль. Это полбеды… Но он ведь тогда дочку высечет – вот что страшно.
Разгневанный папаша как раз с треском прорывался сквозь кусты, рыча и чертыхаясь.
– Я люблю тебя, Шанна Маккеннет! – звонко крикнул Шон и проворно сиганул вниз.
Вот теперь самое время бежать со всех ног…
[1] национальное блюдо, сладкий дрожжевой хлеб с изюмом, является одним из главных атрибутов праздничного стола на День Всех Святых.
***
Настоящее
Пробуждение вышло болезненным.
Он отчаянно цеплялся за обрывки сна, пытаясь удержаться там, где запах моря, роз и свободы кружил голову, а светлая вера в грядущее счастье окрыляла. Где сердце грела любовь, нежная и чистая, как рассвет.
Но реальность уже выцарапывала безжалостно из этих сладких грёз будничными когтями-крючьями.
Серый сумрак – фонарь светит прямо в окно, но толку с него мало, в комнате темно. Промозглая сырость, стылый холод – даже под одеялом не спрятаться. Может быть, стоило забраться подальше от моря? Или дело в том, что отель пуст, и живое тепло его не греет?
