– Его нельзя было спасти, – вздохнула Ангелия. – Мрак поразил его.

Из тела медленно вытекала чёрная, маслянистая жижа.

С того дня соплеменники стали её бояться. Она и раньше была под особым контролем из-за сомнительного происхождения, но после тех событий превратилась в изгоя, от которого нельзя избавиться.

Ангелия перевернулась на спину и уставилась в звёздное небо.

Испытывал ли хоть кто-нибудь из них чувство одиночества? Не когда ты просто один или некого спросить о чём-то. Нет.

Одиночество подобно вакууму. Это когда пустота не только окружает тебя снаружи, но и проникает внутрь. Одиночество, как выжженная пустыня, как безмолвный пляж. Пустота, в которой тонут звуки, чувства, эмоции. Ты становишься частью вакуума. Пустой и ненужной.

Ангелия прошла через эту безмолвную пустоту.

Самое страшное: чувствовать себя ненужной. Ты теряешь себя, ускользает смысл жизни. Граница между добром и злом становится зыбкой… Тогда приходит мрак. Тихо подкрадывается, заискивает, льстит, убаюкивает обещаниями, вкрадчиво жалеет, заполняя темнотой пустоту, образованную одиночеством.

«Наверное, тот зверь тоже был одинок, – вдруг подумала она. – Жаль, что мы не встретились чуть раньше».

Одиночество – не болезнь, это осознанный выбор. Никто не может заставить тебя быть одиноким. Из одиночества всегда есть выход. Главное – стремиться его найти. Ангелия нашла.

Лунный диск вдруг подёрнулся багровой дымкой. Звёзды задрожали, словно в небесный океан упали капли дождя и всколыхнули водную гладь.

Ангелия судорожно выдохнула: «Неужели?» Она прижала руки к груди, пытаясь унять встрепенувшееся сердце. Затем тихо соскользнула с крыши и растворилась в ночном лесу.

Он снова был в деревне. Солнце нещадно лупило по макушке, и чей-то звонкий голос кричал ему вдогонку: «Накрой голову! Не дразни светило». Но возвращаться не хотелось: за околицей заждались друзья. Они с вечера готовили эту вылазку, а если мать прознает, подзатыльником не отделаться.

Он выскочил за ворота и помчался к лесу, сверкая босыми пятками. Рубаха колыхалась от бега и прилипала к вмиг вспотевшему телу. «Бр-рр. Сейчас бы искупнуться».

Пацаны радостно засвистели, увидев его. Особое приветствие, пара вопросов – и вот ватага уже спешит навстречу неизведанному по узкой, лесной тропе.

В чаще дышалось легко. Солнечные лучи не пробивались сквозь густые кроны, а лишь любопытно заглядывали в маленькие промежутки между листвой. От этого казалось, что деревья увешаны сверкающими стекляшками, мерцающими при дуновении ветра.

Он любил лес. В нём можно было спрятаться от любых неприятностей или, наоборот, их найти. Чаща всегда встречала его с распростёртыми объятиями: гомоном птиц, трескотнёй белок и трубным призывом оленей, выпрашивающих лакомства. Жуки садились ему на ладонь, бабочки играли в волосах. Иногда приходилось спасать парочку, запутавшуюся в длинных локонах.

Он любил уходить с матерью рано утром по росе, когда целительные травы полны силы. Она аккуратно срывала нужный стебелёк, показывала ему и рассказывала о свойствах.

Перед глазами промелькнула женская рука: хрупкая, белокожая. В ней зажат зверобой. Полезная травка. Отец любил добавлять её в чай.

– Смотри. – Он хлопнул в ладоши, и стая мелких ночных мотыльков взметнулась в воздух, стряхнув росу с листьев ему в лицо.

Он засмеялся, мама – следом. Её мелодичный смех раздавался в ушах и наполнял его необыкновенным, лёгким чувством счастья. Он выпрыгнул из травы и побежал ей на встречу. Она ждала, раскрыв объятия. Высокая, грациозная, в светлом облаке длинных волос, струившихся до пояса.