Глубоко затянулся, выдохнул в окно дым и принялся вслушиваться в долгие гудки. Насчитал ровно десять, но трубку так никто и не взял. Я уже собрался сбросить вызов, но тут включился автоответчик.

– Привет, засранцы! Если вы знаете этот номер, значит вы точно не из банка и не из полиции. Выкладывайте, что хотели, и может быть, я вам перезвоню. Если оно того, конечно, стоит.

Я улыбнулся. Это был все тот же Тим. Пусть и в записи.

– Привет, старик. Это Матвей. Даже не знаю, что сказать. Извини, что пропадал так долго. Просто хотел узнать, все ли у тебя в порядке? Тебя нигде нет. Ни в одной социальной сети. И я понятия не имею, где ты и как. В общем, перезвони, как будет время. Это мой номер. У тебя, наверняка, определился.

По трассе промчался грузовик, который обдал мою машину водой. Я затушил окурок и прикрыл окно.

В том, что я решился позвонить Тиму, можно было отметить два положительных момента. Во-первых, я перестал зацикливаться на том, что не сделал этого раньше, а во-вторых, мне расхотелось напиваться в одиночестве.

Проснувшись следующим утром, я первым делом взглянул на телефон. Надеялся увидеть ответ Тима. Но никаких новых сообщений или пропущенных звонков не обнаружил.

Я встал с кровати и прошел в гостиную.

Полина сидела на диване и смотрела новости.

Диктор говорил о встрече премьер-министра с представителями совета поселений Иудеи и Самарии. Обсуждались вопросы безопасности и распространения суверенитета на территории, заселенные израильтянами.

– Доброе утро, – сказал я.

– Привет, – Полина оторвалась от экрана и посмотрела на меня. – Выспался?

– Да. А ты?

– Ну-у, так.

Через полуприкрытые жалюзи пробивался яркий солнечный свет. В его лучах плавали маленькие пылинки.

– Слышал о теракте на площади? Только что передавали.

– Нет, – соврал я.

– Какой-то придурок накинулся на людей с ножом.

– Есть пострадавшие?

– Нет, только раненые.

Я обрадовался. Значит, музыкант жив!

Полина взяла с дивана пульт и немного убавила громкость.

– Даже не верится, что это происходит прямо у нас под носом, – она подобрала ноги и набросила на них плед. – И неизвестно, когда это произойдет в следующий раз.

Несколько секунд я молча наблюдал за экраном, на котором мелькали кадры с площади, и надеялся, что оператор не выхватил из толпы мое лицо.

Камера задержалась на следователе в тот момент, когда он давал интервью СМИ. Затем переметнулась на машины скорой. На этом сюжет закончился. Диктор перешел к следующей новости – строительству современной больницы в Верхней Галилее.

– Ладно, я в душ.

– Яичницу пожарить?

– Нет, спасибо. Сам что-нибудь приготовлю.

Я зашел в ванную, закрыл за собой дверь.

С каких пор я начал врать Полине? Понятно, что не стоило заставлять ее волноваться, но ведь со мной ничего не случилось. Так почему бы не рассказать все как есть?

Мальчишка на пассажирском сиденье заерзал и начал капризничать. Я посмотрел в зеркало заднего вида и увидел, как смешно он хмурит веснушчатый лоб.

– Когда мы уже приедем?

Худощавый мужчина в поношенном сюртуке покачал головой и сказал:

– Потерпи, сынок. Ничего не поделаешь. Пробки.

– Но почему именно сейчас? Когда мы едем в зоопарк? Ни часом раньше или позже!? Ведь так мы никуда не успеем.

– Успеем. Если небесам будет угодно.

До светофора оставалось еще несколько километров, но в голосе отца звучало столько уверенности, что я невольно прикусил губу, чтобы не возразить. В полосе для такси укладывали новый асфальт, и нам пришлось ехать в общем потоке, который едва двигался.

Мальчишка подпер кулаком щеку.

– Но почему бы Богу не захотеть, чтобы пробок не было вообще?