Руки в плетеных браслетах легко порхают над гитарой. Мелодия постоянно меняется: то усиливается, то затихает. Полное ощущение, будто парень играет не один, а с аккомпаниатором. Только невидимым.

На мгновенье наши взгляды пересеклись. Сначала я подумал, что ошибся, но потом понял – нет, так и есть – глаза у него разного цвета! Правый будто впитал в себя все оттенки синего, а в левом – теплый терракотовый смешался с зеленым.

Может это какие-то линзы? Да вроде нет, не похоже.

Необычное ощущение. Будто на тебя одновременно смотрят два разных человека.

Заметив мое замешательство, музыкант чуть заметно улыбнулся – одними уголками губ, но через секунду снова погрузился в музыку.

Мелодия сменила тональность. Стала более эмоциональной и лирической.

Где же я ее слышал?

Время замедлилось. Будто прошло полчаса. На самом деле – чуть больше минуты.

Я попытался сбросить с себя это внезапное онемение. Встряхнул головой. Выпил воды.

Посетители все так же жевали и звенели столовыми приборами. В сторону музыканта никто не смотрел. Только маленькая девочка, которая сидела по соседству со мной, указала на него ложкой от мороженого и спросила маму:

– А сложно так научиться?

Женщина обернулась, через плечо посмотрела на музыканта и сказала:

– Нужно подолгу заниматься каждый день.

– А может, это просто суперспособность?

– Суперспособность?

– Ну да, как у Леди Баг.

– Хм. Не думаю.

– А давай спросим его?

– Ладно… Только сначала доедим мороженное.

– А с ним поделиться можно?

– Нет.

– Почему?

– Ну, во-первых, потому что он уже взрослый. Захочет – купит себе сам.

– А во-вторых?

– А во-вторых… – женщина постучала пальцами по столу, – Вдруг он вообще не любит мороженое?

– Как это «не любит»?

– Ну, вот так. Не любит и все. Или у него, скажем, аллергия. Как у твоего брата. И ему вообще ничего молочного нельзя. Ни мороженого, ни пиццу.

– Ни даже йогурт?

– Ни даже йогурт.

Девочка замолчала. На ее сосредоточенном лице проступило недовольство.

– И зачем только Бог придумал аллергию?

– Не начинай. У меня голова кругом от этих твоих «зачем».

Подошел официант.

– Кофе готов, – он поставил передо мной чашку. – Остальное – через минуту.

– Спасибо. Можно сразу чек?

– Хорошо.

Он хотел было уйти, но я спросил:

– Послушай, а этот парень часто здесь играет?

– Не знаю. Я новенький.

– А мелодию эту не слышал раньше?

Парень задумался и почесал подбородок.

– Да вроде бы нет. Не слышал.

– Ладно. Спасибо.

Официант кивнул и отошел к соседнему столику.

Я подул на кофе. Сделал осторожный глоток.

И тут раздался чей-то крик.

Беспечную атмосферу площади накрыло волной страха.

Кто-то вскочил на ноги, кто-то, наоборот, вжался в кресло, закрыв голову руками.

– Нож! У него нож! – кричит пронзительный женский голос.

– Врача, врача!

– Кто-нибудь, вызовите полицию!

Девочка рядом со мной, роняет ложку от мороженого на пол. И до меня, наконец, доходит, что я больше не слышу музыканта. Я вообще ничего не слышу. Будто кто-то на мгновенье отключил звук, а потом снова включил. Потом (черт знает, сколько времени это занимает) оцепенение спадает.

Не знаю зачем, я выхожу с веранды и пробираюсь через толпу. Расталкиваю людей. Делаю вид, что не замечаю их неодобрительных взглядов. Протискиваюсь вперед.

На брусчатке сидит молодая женщина. Ее плечи вздрагивают от беззвучных рыданий. Она прижимает к груди перемотанную тряпкой руку. Сквозь ткань проступают бордовые пятна.

Парень, лет шестнадцати, объясняется со стоящим рядом мужчиной. Тот не в форме, но очевидно на службе. Голос у паренька дрожит, он обводит толпу взглядом, словно ищет одобрения.

– …появился из ниоткуда. Я даже не понял, что это нож, пока он не кинулся на женщину. Музыкант вступился, и…