Я не судья ее детям, избави Бог, но последние годы жизни Маргариты Константиновны могли быть и поспокойнее, потеплее.

Маргарита Константиновна Агашина умерла 4 августа 1999 года в возрасте семидесяти пяти лет. После сложнейшей операции пролежала в коме несколько дней, так и не пришла в сознание. Каждый день мы звонили главврачу больницы, и он сострадательно отвечал: «Я понимаю вашу тревогу, но изменений к лучшему нет».

Хоронили мы ее из Дома офицеров. В гробу, обитом белым шелком, ее почти не было видно из-за горы цветов, которые несли и несли люди. Народу было столько, что пришлось перекрывать движение по проспекту Ленина. На гражданской панихиде говорили что-то городские начальники, плакал стихами Василий Макеев, суровой нежностью было пронизано прощальное стихотворение Валентина Леднева, чужеродным, необязательным показалось выступление депутата Государственной думы Катерины Лаховой…

Чуть ли не каждый из выступающих уверял, заклинал себя, собравшийся народ и ее, разумеется, что память о ней будет вечной, что музей им. Агашиной, на худой конец комната в музее творческого наследия, обязательно появится в Волгограде. Искренне верили в это!

Идею создания музея творческого наследия подхватил Комитет по культуре областной администрации во главе с председателем Величкиным, одобрил губернатор Максюта, позже поддержал общественный совет по культуре при областной думе… Прошло уже много лет – нет музея! Будет ли? Разговоры об этом все тише и невнятнее. А ведь вроде бы и помещение приглядели, и смету прикинули, и концепцию нарисовали…

Меж тем все имущество Агашиной, библиотеку, архив перевезла в свой дом великая энтузиастка и поклонница поэтессы Наталья Афанасьевна Бескровная из Светлого Яра. Муж Натальи отреставрировал, привел в крепкое состояние агашинские шкафы, полки, столы, узкую девичью тахту. Сама Наталья Афанасьевна занялась одеждой, обувью, платками – сохранила все до последней ниточки. В двух комнатах крепкого двухэтажного дома Бескровные создали своеобразный музей, стали организовывать в райцентре агашинские чтения с приглашением профессиональных и самодеятельных поэтов области, работников культуры, журналистов…

Я была там, осторожно присела на краешек музейной агашинской тахты. Наталья Афанасьевна горячо убеждала, словно бы извиняясь, что будет хранить все до создания настоящего музея в Волгограде. И мы снова верили в это.

Но дочь Маргариты Константиновны, Алена, потеряв надежду и терпение, гневно и справедливо выступила в прессе и увезла бесценные для многих волгоградцев экспонаты на свою подмосковную дачу. Сопротивляться ее законному решению было некому. Наташа Бескровная плакала…

Что же мы наделали? А?

А в 2014 году Маргарите Константиновне Агашиной исполнится 90 лет со дня рождения. Как бы славно было почтить ее память в заслуженной музейной комнате огромного, славного город-героя Волгограда, где живут десятки тысяч благодарных людей, воспитанных её добрыми, умными, нежными песнями, ее милосердной поэзией!

Мне-то еще ничего – распрямлю на стене прекрасный портрет работы Антимонова, подую в глиняную свистульку, выпью чаю из заветной агашинской чашки – тем и помяну. Даже стихотворение к 29 февраля у меня есть:

А вам, дорогие земляки, есть чем помянуть свою «волгоградскую берёзку»?

Быть голодным, но независимым сейчас не модно. Крутись как хочешь, но форс держи! Иначе тебя спросят: «Если ты не дурак, то почему такой бедный?» От этого вопроса попахивает мещанством и подлостью, ибо деньги липнут к хватам и пронырам, а поэты таковыми бывают редко. Давно замечено: чем талантливее поэт, тем он отрешённее от сует земных. В этом плане Александру Ананко равных не было. Худющий, как пустынный саксаул, ссутулившийся, медлительный и вообще тихий – он входил в писательский дом без малейшего смущения за потрёпанные, давно не мытые штаны, пыльные штиблеты и трёхдневную щетину на щеках. К такому Ананко все давно привыкли и не особо огорчались, что господин поэт – не комильфо. В буфете для него всегда находилась стопка-другая водки, салатик, чашка чая. Если угощальцев не было, он сам брал себе чай и пил с куском хлеба. Думаете, его унижало такое положение вещей? Ничуть! Он и за полноценный обед от щедрот товарищеских редко кому говорил спасибо. Выпивал, закусывал и молча уходил. Мне это даже нравилось отчасти: на каждый чих не накланяешься!