Как-то появился у нас молодой специалист Виктор Голубев из Одесского политехнического института. Он и радиолюбитель был (такой детский кружок организовал – ребятня со всего города туда сломя голову неслась), и кораблестроитель. И вот он предложил: «Давайте строить корабль». Мы, конечно, с радостью согласились. Там же, на Белоярской станции, – водохранилище, мы начали строить скутеры, катера, водными лыжами занимались. Директор В.П. Невский поддерживал нас во всех таких начинаниях.

И вот мы построили катер-корабль «Река-Море». Он умещался на двух железнодорожных платформах, 11 человек могли разместиться в каюте. Оснастили его полностью радиосвязью. Голубев имел права на вождения морских судов, и мы путешествовали по рекам Сибири, до Норильска поднимались. Ловили рыбу, охотились, изучали Сибирский край.

Когда я был уже заместителем главного инженера по эксплуатации АЭС, они без меня на этом катере пошли по Днепропетров скому и Камскому каскаду на Волгодон и вышли в Черное море. А потом вдруг пропали. Нужно людей в отпуск отправлять, а их нет. Оказалось, в тот год, в 1970-м, на Южном берегу Крыма была вспышка холеры. Объявили карантин, и наши оказались запертыми в Ялте. Я звоню им: «Корабль отдайте любому рыбхозу, а сами вылетайте немедленно». Так мы наш корабль подарили рыболовному хозяйству в Крыму.

Белоярская АЭС была, по сути, опытно-промышленной станицей. На ней проходила отработка топливных кассет для больших реакторов РБМК, которые тогда начинали строить. В реакторе на Белоярке было 700 кассет, а в РБМК – до 1600. Часто топливные кассеты разгерметизировались, и все продукты радиоактивности попадали в кладку реактора и далее выходили наружу, за пределы рабочего контура.

Мы глушили реактор: надо ведь было вытащить сгоревшую кассету, которая не просто сгорела, а спеклась так, что ее никакими силами невозможно извлечь из реактора. Виктор Голубев с другими ремонтниками и конструкторами разрабатывал технологию извлечения этих аварийных кассет в каждом конкретном случае. Чаще всего использовали обычный буровой станок. В аварийный технологический канал опускается фреза, бурят, и радиоактивный керн топлива входит в трубу. Поднимают. Тащат дистанционным способом кассету к бассейну выдержки.

Иногда часть топлива по пути вываливалась в центральном зале, и нужно было ее убирать. Как всегда, срабатывала смекалка и находилось какое-то решение, чтобы не переоблучать персонал.

В 1974-м на площадке строительства Смоленской АЭС еще даже не приступали к котловану, и меня пригласили в министерство. Артем Николаевич Григорянц, начальник главка, говорит: «Поезжай на Смоленку, познакомься, мы тебя рекомендуем главным инженером». Так я оставил на Урале трехкомнатную квартиру и переехал с семьей в вагончик на разворачивающуюся стройку будущей Смоленской АЭС.

Стройка смоленской станции начиналась, как говорится, с чистого листа. Если на другие стройки, например, чернобыльскую, балаковскую, подключали строительные организации, которые возводили какой-то завод, химкомбинат, гидростанцию, то у нас такого не было. Были назначены начальник строительства, директор с главным инженером и бухгалтер. И с этого мы начинали, набирали со стороны специалистов, рабочих.

Естественно, большая была текучка, потому что не было никаких бытовых условий: нет жилья, нет школы – жили в вагончиках. Не было даже дорог. Своя геологическая изыскательская партия у нас имелась, у них – вездеходы, на которых мы и передвигались по смоленским лесам.

И вот в таких условиях надо было построить одну из первых промышленных АЭС на Смоленщине. Но сначала – инфраструктура. Переселили 24 населенных пункта и перенесли одно кладбище из зоны затопления водохранилища. Вырубили лес, навели мосты. Даже Десногорское водохранилище – наших рук дело.