– Кого, простите?

– Мятежников. Повстанцев. Борцов за свободу. Тех, чьи скальпы вы покупаете за сто рублей. А за живого готовы отдать тысячу. Но не для того, чтобы посадить в тюрьму. Ведь законы бледнолицых – только для бледнолицых. А для того, чтобы замучить и затравить, как дикого зверя. Но я, как видите, смирился с новой судьбой. Не мешаю вашим делам и даже ношу вашу одежду. Так с чего вы думаете, что я с ними знаком?

– Думаю, вы не просто их знаете. Вы их покрываете, защищаете и снабжаете едой. Без вас они бы здесь не выжили. И не смогли бы докучать Пану.

Но их борьба, как мне кажется, это не попытка вызволить соплеменников из плена. С их оружием и снаряжением это попросту невозможно. Это борьба поколений, Эйра. Борьба буйного духа юности против смирения и покорности.

У вас, как у вождя, должен быть наследник. И я сильно сомневаюсь, что он гнет спины на полях. Именно его отряд совершает набеги – чтобы в первую очередь показать вам, как ведет себя истинный ильвас. Чтобы доказать, что есть иной путь, кроме ярма.

Что развешанные в доме колчаны и ткани – это не сувениры для праздных гостей, а наследие великого прошлого, за которое не грех и жизнь отдать. Верно, Эйра? Вожак повстанцев – ваш сын?

Старик вскочил и нацелил винтовку мне в лоб.

Глаза в гневе сузились, на скулах вздулись желваки, палец задрожал у крючка.

Уверен, если бы я проявил слабость, если бы попытался его успокоить или молил о пощаде, он бы наверняка выстрелил.

Но я лишь с легкой усмешкой смотрел на него, всем своим видом давая понять, что я прав, но моей правоты не стоит бояться.

– Кто вам сказал? – процедил вождь. – Вы за этим сюда пришли? Хотите урвать самую большую награду? Сколько сейчас стоит голова моего мальчика? Месяц назад ее оценили в десять тысяч.

– Вы мне сказали, – спокойно произнес в ответ. – Хоть даже не догадывались об этом.

– Не дерзи мне, чужак. И не надейся на свое колдовство. Я тоже шаман. И умею заговаривать стрелы, чтобы те пронзали любые щиты. В том числе и волшебные.

– Ходят слухи, что народы, близкие к природе, сложно обмануть. Вот и скажите мне, вождь – вру я или нет?

Эйра долго смотрел мне в глаза, не моргая и совершенно не меняясь в лице, словно то превратилось в восковую маску. После чего опустил оружие и в бессилье сел на пень.

– Арран слишком молодой, – по татуировкам на морщинистых щеках скользнула мутная влага. Старик шмыгнул, скривился и утер слезы рукавом. – Он не видел того, что видел я.

Не видел, как ильвас сотнями расстреливают из пушек и пулеметов, давят колесами и копытами. Сражаться против вас бесполезно. Все равно, что простому человеку выйти с голыми руками на медведя. Если бы я не подчинился, если бы не стал сотрудничать, нас бы вырезали под корень.

Так уже случалось с менее покорными племенами. Все, что ты видишь – это моя вина. Но иначе – смерть. Ведь Арран все еще верит в страну вечной охоты, куда попадают души прославленных охотников.

Верит в то, что можно прогнать чужаков и снова жить, как прежде. Наивность, молодость и горячая кровь – это жуткая смесь, Гектор. И я ничего не смог с этим поделать.

– Отцы и дети, – со вздохом сел рядом. – Тема вечная, как и любовь.

– Вы странно рассуждаете для ваших лет, – хозяин взял себя в руки и немного успокоился. – Сколько вам – двадцать? А говорите так, будто в два раза старше.

– Ну… – не удержался от ехидной ухмылки – вождь все равно смотрел на трущобы, – в жизни всякое бывает.

Не говорить же, что мой отец ненавидел любые войны еще со времен Афганистана. Он был учителем истории – типичный советский интеллигент и полная противоположность нынешнего меня.