– Что ты делаешь? – прошипел старик.

– Тяну время. Если что – подыграйте.

– Вы не в том положении, чтобы выдвигать мне требования, – отозвался Нимиц. – И уж тем более не вам говорить о традициях. Я даю вам на размышления десять минут.

Вражеский адмирал достал кисет и закурил, не отходя от рунической пушки.

Мне же предстояло решить проблему в духе Шерлока Холмса – не покидая комнаты (в моем случае, канонерки) и за одну трубку. И от этого решения зависело очень многое.

Если оба Кросс-Ландау погибнут, это нанесет семье такой урон, что ее мигом разрушат и растащат по кускам конкуренты. Вдобавок, за столь жирный кусок может начаться война, что еще сильнее спутает карты.

Если погибнет Альберт, Генрих мне этого никогда не простит и в лучшем случае пошлет куда подальше, а в худшем – станет заклятым врагом всего рода.

Если же погибнет старик, этого не простят его дети, и о сотрудничестве придется забыть. Так что нужно разрулить все с максимальной выгодой и потерями только со стороны соперников.

Но как это сделать, когда все расклады против нас?

– Адмирал! – крикнул старпом. – «Разящий» вышел на связь! Прибудет в наш квадрат через полчаса! Если прикажете, я вызову всю нашу флотилию!

– Прикажите «Разящему» бросить якорь и ждать дальнейших указаний, – проворчал Генрих.

– Вы что-то решили?

– Что тут можно решить? – старик вытащил саблю и с прищуром посмотрел на понурого тощего паренька на подлодке. – Меня всегда учили, что смерть лучше бесчестья. Даже если на кону жизнь единственного сына.

– Значит…

– Значит, я не достоин своих предков, – каленая сталь звякнула о палубу. – Ведь сын для меня дороже позора. Я сдаюсь, Гектор. Прости.

Мысли судорожно завертелись в голове, и наученный горьким опытом разум выхватил из водоворота самое полезное и выстроил в логическую цепочку. Да уж, авантюра та еще, но какой разведчик не любит рисковать?

– Подождите. Надо все тщательно обдумать.

Мы вернулись на мостик и обговорили сдачу с глазу на глаз. После чего по личному приказу синий флаг на радиомачте заменили белым.

Генрих подошел к фальшборту и крикнул:

– Я сдаюсь! Но Гектор отправится со мной и заберет Альберта. Так я буду уверен, что ты не похитишь нас обоих.

– Хорошо. Но больше никого.

Мы сели в спасательную шлюпку, и матросы налегли на лебедку.

Едва днище коснулось воды, я вставил весла в уключины и погреб к субмарине.

Мог бы применить магию, но не стал лишний раз раздражать и без того напряженных янки.

А так сидел к ним спиной, руки заняты, зрение ограничено – никакой, в общем, угрозы.

Зато сам хребтом и затылком ощущал покалывание, а в душу вкрадывалось беспокойство.

Оглянувшись, заметил, что гаубица внимательно наблюдает за нашим приближением, не сводя со шлюпки разукрашенного ствола.

Адмирал корректировал курс покачиванием пальца. А в остальном недвижимо стоял на корме, сунув руки под мышки и неотрывно смотря на злейшего врага.

– Там, на корабле, – неожиданно произнес Кросс-Ландау, – я думал, что справлюсь. Но чем ближе звезды и полосы, тем тяжелее груз на сердце. Боюсь, иного выхода все же нет. Простите.

– Ген…

Спутник выхватил кортик и вогнал себе в грудь по самую рукоять.

– Папа! – легкий бриз пронзил отчаянный вопль, после чего грянул гром, от которого содрогнулась океанская гладь.

Гаубица изрыгнула сноп огня, а за ним – ослепительный огненный шар.

К счастью, Нимиц успел отвести орудие в сторону, и взрыв грянул в дюжине метрах левее.

И все равно нас залило брызгами, а лодка чуть не опрокинулась, подпрыгнув на волне, как щепка.

– Генрих!

Я подскочил к адмиралу, но как-либо помочь не сумел. Да и никто бы не сумел – разве что только Бог. Острие пронзило сердце, и посреди белоснежного кителя расползалось багровое пятно.