Но высшее достижение теории и практики крылатого эроса – его законодательное оформление. В 1926 году в Советском Союзе появился закон о браке, семье и опеке. Такого вольного закона тогда не имела ни одна страна мира. Акт брачной регистрации представлял простой статистический учет. А чтобы осуществить развод нужно было только заявление одного из супругов без объяснения причин. Тогда другому посылалась по почте копия записи о прекращении брака. Нарком юстиции Дмитрий Иванович Курский, инициатор этого закона, стал кумиром молодежи и интеллигенции.

Но реальная жизнь била больно. К 1927 году в стране полмиллиона детей не знали своих отцов. И число их угрожающе росло. Власть забила тревогу. Сначала в виде дискуссий. «Правда» публикует статью под названием «О любви». Автор солидный – член Всесоюзного ЦИК Петр Смидович. Он ратовал за возвращение к «традиционной» любви и к семейным ценностям.

Коллонтай ответила и тезисы ее были как всегда оригинальны. Так как мужчины не смогут содержать внебрачных детей (зарплата мала), то они, мужчины, ограничат свою интимную близость с женщинами. Но это плохо, ибо приведет к понижению полового тонуса населения, снизит сексуальную энергетику. Прямо по Райху, хотя он еще только готовился писать об этом. Поэтому, – продолжает Коллонтай, – для обеспечения сексуальной энергетики нужно создать специальный фонд для содержания внебрачных детей. Подразумевалось, что финансировать фонд должно государство, общественные организации и отчисления от граждан (по 2 рубля с человека по курсу 1926 года).

Оригинальность суждений Коллонтай затмила скучную логику партийного чиновника Смидовича. Его беспомощно поддерживает на страницах журнала «Смена» заведующая отделом ЦК ВКП(б) С. Смидович: «Лишь развращенные буржуазки ласкают свою кожу прикосновением шелка»[12]. Но подобные аргументы вызывали смех. В этой полемике защитников традиционных семейных ценностей загоняли в угол.

И тогда партия бросила на дискуссию лучшие силы. Коллонтай и ее единомышленникам-эротоманам противостояли член партийного ЦК Емельян Ярославский, нарком просвещения Анатолий Луначарский, нарком здравоохранения Николай Семашко, директор «Института Маркса и Энгельса» Давид Рязанов и несколько сервильных профессоров. Призвали даже авторитет недавно умершего Ленина, разыскав его слова, произнесенные в беседе с немецкой коммунисткой Кларой Цеткин: «Несдержанность в половой жизни – буржуазна, она признак разложения… Вы, конечно, знаете знаменитую теорию о том, что будто бы в коммунистическом обществе удовлетворить половые стремления и любовные потребности так же просто и незначительно, как выпить стакан воды. От этой теории „стакана воды“ наша молодежь взбесилась, прямо взбесилась… Я считаю теорию „стакана воды“ совершенно не марксистской и сверх того противообщественной… В любви участвуют двое и возникает третья жизнь. Здесь кроется общественный интерес…»[13].

Отшумела дискуссия. И Коллонтай, чтобы больше не искушала партию и публику своими сексуальными теориями, определили на сей раз в дальнюю дипломатическую командировку, в Мексику. А любимца молодежи и интеллигентов Курского направили послом в Италию. Крылатый эрос уходил в бескрылый. И нужно было умерить пыл.

Сцену чистили от идеологов вольного секса, теперь ее занимали государственники. Эти вознесли семью, чем хорошо ответили на здоровые инстинкты народа. Семья – ценность для России традиционная, и не дело разрушать семью как буржуазный институт. Так вещали государственники. Они знали, что говорили. Интересы страны на переломе от 20-х к 30-м годам требовали прогнозируемого воспроизводства населения; требовали нового поколения, здорового, сильного, способного к винтовке и плугу. Идеология вольного секса загонялась в подполье. И от нее исходило уже только приглушенное свечение, как манящая мечта.