«И на какой же такой случай мне может понадобиться эта крошка?» – подумала Ада, вдруг с удивлением осознав, что ее увлечение – всего лишь иллюзия, порожденная воспоминаниями о столь любимых в юности фотографиях и картинах. Ну и дурища же: решить, что втюрилась в девчонку, хотя та ей в дочери годится! Кончай, Ада, уже не смешно!

– Может, наберу тебя, если вдруг окажусь поблизости, – мягко сказала она и, извинившись, поднялась, чтобы не опоздать на открытие.

В главном зале не было никого, кроме докладчиков, да и те далеко не все: председатель извинялся, что некоторые еще не успели приехать. Впрочем, заседание открылось по расписанию, с типичной для университетского мира пунктуальностью. Официальным языком конгресса был английский, который все понимали и на котором могли более-менее бегло объясняться.

Сперва слово предоставили испанскому библеисту. Тот начал с риторического вопроса: разве можно столь легкомысленно подходить к такой ужасной теме, как путешествие в мир теней для разговора с мертвыми? Ведь мы, живые, делаем это ради собственной выгоды или любопытства, не заботясь о страданиях, которые приносим мертвым, пробужденным от бесконечного забытья. Ада скривилась: почему же легкомысленно? К таким вопросам ученые всегда относились с крайней серьезностью.

Древним евреям, продолжал библеист, было строго-настрого запрещено вызывать мертвых: еще царь Саул безжалостно изгнал из Израиля всех магов и некромантов, но в момент крайней необходимости, перед решающей битвой с филистимлянами, сам же и нарушил свой запрет. Сменив царские одежды на простонародное платье, Саул отправился в селение Аэндор, где, как он знал, жила старуха-волшебница, избежавшая изгнания, и умолял ее призвать дух недавно умершего пророка Самуила, чтобы спросить у того совета.

Становилось жарковато. За окнами жужжали пчелы. Ада постоянно отвлекалась, она все еще думала об Эстелле. Но словосочетание «аэндорская волшебница» заставило очнуться: словно прямо в лицо вдруг плеснули холодной водой. Ее тотчас же затянуло в омут воспоминаний. Вот она девятилетней девочкой сидит на полу в узком простенке между окном и сервантом, жадно вчитываясь в найденный в библиотеке кузины Грации Аликандиа роман канадской писательницы Люси М. Монтгомери (только во взрослом возрасте Ада обнаружила, что М. означает Мод) «Волшебство для Мэриголд», который ей настолько понравился, что она читала и перечитывала его, пока не запомнила наизусть каждую строчку. Ни одна другая приключенческая книга из имевшихся дома и вроде бы лучше подходивших ее натуре не привлекала Аду больше, чем «Мэриголд» (что она осознала лишь много лет спустя, да и то с помощью психоаналитика).

Лесли, семья Мэриголд, ужасно напоминали Бертран-Ферреллов: зажиточные горожане с аристократическими замашками, снобы и ретрограды; псевдоантичные виллы среди бескрайних полей, ростовые восковые портреты умерших дочерей под стеклянными колпаками; бесконечные обеды, мраморные лестницы, дальние комнаты, где жили одинокие пожилые родственники… Клондайк, дядя Мэриголд, напоминал маленькой Аде дядю Танкреди, Молодая Бабушка могла с легкостью сойти за портрет бабушки Ады. А у Старой Бабушки, которая перед смертью просила внучку пожарить ей яичницу, была загадочная черная кошка, которую звали… Аэндорская Волшебница! Незнакомой еще с Библией маленькой читательнице это имя тогда ни о чем не говорило, но образ оказался настолько ярким, что неизгладимо отпечатался в памяти.

Как же Ада скучала по тем временам, по тому чтению! Став взрослой, она часто спрашивала себя, была ли в детстве счастливее, чем сейчас. Нет, пожалуй, совсем наоборот. Но тогда она, по крайней мере, считала, что может быть счастлива в будущем, и еще не утратила надежду.