Ада смутилась.

– Сделаю себе кофе, – сказала она, поднимаясь и направляясь к столу с напитками.

Эстелла бросилась за ней:

– Не верьте ему, пожалуйста! Это неправда! Не верьте!

– Я и не думала ему верить! Ты же еще с утра сказала, что он чокнутый.

– Он мне заплатит только по возвращении в Лондон! Иначе я бы давно ушла!

– Ладно, давай-ка вытри слезы. Смотри, там есть десерты. Принеси профессору пудинга – может, он сбавит обороты?

Ужин закончился в молчании. Палевский, видимо, понял, что перегнул палку, и пытался поймать взгляд Эстеллы, чтобы помириться.

– Проводи меня до комнаты, – сказал он наконец, поднимаясь со стула. – Потом, если хочешь, можешь погулять в парке с профессором Бертран. Обещаю, завтра я ни слова о тебе не скажу и не заставлю участвовать в моем докладе. Можешь сидеть в зале или торчать снаружи, мне все равно, я ни о чем тебя просить не собираюсь.

Эстелла не отвечала. Она молча помогла Палевскому встать, подала ему костыли, сунула под мышку пухлую папку на завязках и лишь потом шепнула Аде:

– Простите, я очень устала. Надеюсь, в парке мы сможем прогуляться и завтра. А сейчас я пойду спать.

Переволновавшись, она даже забыла на столе свое кольцо. Когда Ада это заметила, девушка была уже далеко, и она решила за ней не бежать. Тоненький золотой ободок сворачивался в узел вокруг крошечной жемчужины – маленькой, но, насколько Ада могла судить, старинной. «Завтра верну», – подумала она, по археологической привычке взвесила колечко в руке и сунула во внутренний карман сумочки.

Спать не хотелось: увиденное совершенно выбило ее из колеи. Она не знала, кому верить. Неужели Эстелла действительно исполняет в экспериментах Палевского роль медиума? И как долго она этим занимается? Или это извращенное воображение профессора подсказало ему идею, для которой девушка не давала никакого повода?

Аде снова вспомнилась «Волшебная гора»: беззащитная, хрупкая Эстелла так походила на юную датчанку-туберкулезницу, медиума Элли Бранд, которая, вызывая покойного Иоахима, два с лишним часа, словно в родовых схватках, извивалась между ног Ганса Касторпа.

Она решила, что сон подождет. Может, Дария вернется наконец из своей экспедиции, и у них будет повод пошептаться и перемыть кому-нибудь косточки. Оставаясь вдвоем, они вечно над кем-то или над чем-то смеялись – Дария не выносила разговоров о кровожадных мертвецах и голосах с того света.

Из холла по соседству с трапезной слышался телевизор. Ада остановилась на пороге. Показывали классику Шлезингера, «Вдали от обезумевшей толпы», – когда-то нежно любимый ею фильм с участием замечательных актеров. Помнится, она смотрела его в кинотеатре «Аристон» вместе с Джулиано, и сцена, где Джулия Кристи – Батшеба собирает за общим столом своих работников, пастухов и фермеров, чтобы отобедать и спеть рождественские гимны, тронула ее до глубины души[36]. «Вот жизнь, какой у меня никогда не будет», – подумала она тогда.

– Что ты плачешь, глупышка? – сказал Джулиано, протягивая ей носовой платок. – Ты же читала роман, правда? Стало быть, знаешь, чем все кончится.

На экране влюбленный сержант Трой притворно нападал на Батшебу посреди цветущей долины. Он скакал вокруг нее, словно исполняя какой-то экзотический танец, размахивал палашом, почти задевая девушку, а в конце продемонстрировал, как остро тот заточен. Серьезное испытание нервов для персонажа, для режиссера, но в первую очередь – для актеров. Ада всегда питала слабость к Теренсу Стампу, как, впрочем, и к Пьеру Клеманти. Вот такие мужчины ей нравились: загадочные юные красавцы – полная противоположность Джулиано. И почему только она его выбрала?