- Это ты что себе позволяешь! Позорить меня задумала?

- В смысле?

- В коромысле! - осталось показать язык и добавить бе-бе-бе - и точно два второклассника на продлёнке.

- Кто ты мне такой, чтобы тебя позорить? - всё-таки вырывает руку горгона и массирует запястье.

- Вообще-то, муж.

- Фиктивный!

- Не важно! Он какой-то галимый ботаник. Лузер. Только посмотри на его тяпку! На моих глазах зажиматься с ним, это, блин... стрёмно. Хочешь мой авторитет в глазах друзей подорвать?

- Эдик мой друг, мы вместе курсовую писали, а ты идиот! И что только на тебя нашло?!

Васильковые глаза сверкают праведным гневом и до меня только доходит: а действительно, что? Пелена какая-то. Наверное, я просто привык держать всё и всех под своим неусыпным контролем, и тут жена! - пусть даже фиктивная, позволяет себе такие вольности.

И вроде бы должно быть пофигу - мне Ромашкина и не нравилась никогда, я её как женскую особь в упор до спора не видел, но вот почему-то не пофиг. И это выводит из строя. Раздрай какой-то.

За домом грохочет популярный трек, по небу хаотично мечутся рассеянные лучи прожекторов: жёлтый, красный, синий. Синий, красный, жёлтый.

Гул голосов, взрывы нестройного смеха, звон разбитого стекла.

- Откуда Пашутина так хорошо знаешь? - уже спокойнее задаю вопрос, но Ромашкина меня игнорит, рассматривая чёрное с разноцветными всполохами небо.

Шумно выдыхаю через нос и считаю до десяти. Эта баба меня точно в могилу сведёт. До чего же упёртая! Кошусь на её профиль: губы сжаты, подбородок горделиво приподнят.

- Так и будем в молчанку играть?

- Не твоего скудного ума дело - откуда, - пыхтит, не отрывая взгляда от мелькающих огней.

- Ну а всё-таки? - не знаю почему, но этот вопрос не даёт мне покоя. Чувствую какой-то подвох, не срастается что-то. И чем дальше в лес, тем острее чуйка.

- Вообще-то, мы в одном универе учимся. Короче, отвали.

Точно что-то не договаривает, но не вытряхивать же ответ силой.

А с другой стороны - какая мне до всего этого разница?

Вообще, ситуация идиотская. Свадьба эта, спор, ботаник. В табло зачем-то ему двинул.

Опускаю взгляд на правую руку, сжимаю и разжимаю кулак.

Костяшки болят, нормально так заехал, вообще ведь ни за что.

- Я пошла, - роняет она, и я безразлично бросаю:

- Валяй.

Только она делает шаг, как вдруг, кажется, совсем недалеко, откуда-то из-за рядка остроносых туй начинают выпрыгивать со свистом ракеты. Салют!

Хватаю застывшую и порядком побледневшую Ромашкину за талию и притягиваю к себе ближе. Она цепляется за воротник моей джинсовой куртки и вжимает голову в плечи после каждого нового выстрела. В голубых глазах отражаются разноцветные искры и неподдельный ужас; она тяжело и часто дышит, и я улавливаю аромат клубничного мохито.

- У-у-у! Аа-а! - разносятся с той стороны дома радостные вопли на каждый новый залп, которых, казалось, было несметное количество.

Сюрреализм какой-то. Пару минут назад мы разругались в хлам, а теперь зажимаемся как ванильная парочка. И, судя по тому, как она прильнула к моей груди, её наш тандем тоже не сильно напрягает.

Её волосы пахнут ментоловым шампунем, дымом от мангала и немного ванилью. Вспомнил натыканные в стакан палочки за занавеской на подоконнике и всё встало на свои места.

Так мы и зависли - крепко прижавшись друг к другу, созерцая чернильную густоту неба с яркими вспышками салюта. И лишь когда залпы прекратились, Ромашкина словно выходит из оцепенения: поднимает на меня глаза и будто вводит в транс бирюзовыми сапфирами. Губы призывно приоткрыты...

Возникала мысль - сейчас поцелует, но вместо этого она брезгливо морщит нос и ядовито так: