Китай согласился с резолюцией Лиги Наций. Однако Япония отказалась признавать решения международной организации и в связи с одобрением Ассамблеей доклада Литтона опубликовала заявление, в котором говорилось, что «японское правительство считает, что ни действия японских войск в Маньчжурии, ни заключение япономаньчжурского протокола не направлены против Лиги Наций и не нарушают договора девяти держав, Парижский договор и другие международные соглашения»78. Кроме того, в заявлении в качестве аргумента в пользу оккупации использовался тезис о коммунистической и советской угрозах: «Рост коммунизма в Китае представляет собой вопрос огромной важности для европейских государств и Соединенных Штатов; по сравнению с ним все другие проблемы теряют всякое значение. В то же время Маньчжурия, которая полностью порвала свои отношения с Китаем, становится барьером против коммунистической опасности на Дальнем Востоке, и каждому государственному деятелю должно быть ясно значение Маньчжурии с этой точки зрения»79.

В целом решения международного сообщества в лице Лиги Наций не шли дальше констатации фактов неправомерных действий Японии, деклараций о необходимости исполнения обязательств по договорам и не предусматривали реальных мер по обузданию агрессии, восстановлению status quo ante. Все это было следствием позиции основных игроков на международной арене – Англии, Франции, имевших интересы в Китае, не желавших из него уходить, но в то же время избегавших возможности быть втянутыми в японо-китайский конфликт.

Противостояние между Китаем и Японией, в котором последняя выступала агрессором, было весьма своеобразным. Ни одна из сторон так и не объявила о состоянии войны, не были прекращены межгосударственные отношения. Китай, осознавая, что «действия Японии явно носят характер войны»80, предпочел вести борьбу на дипломатическом фронте. Япония, невзирая на позицию международного сообщества, оккупировала Маньчжурию и продолжила экспансию в другие области Китая.

Оккупация Японией Маньчжурии создала новую ситуацию как в международных отношениях на Дальнем Востоке в целом, так и в советско-японских и советско-китайских отношениях в частности. Нарком иностранных дел М.М. Литвинов и его заместитель Л.М. Карахан в течение первой недели со дня начала конфликта (с 19 по 26 сентября) провели семь встреч с официальными представителями Китая и Японии. И.В. Сталин, находившийся на отдыхе в Сочи, и Л.М. Каганович, оставшийся за него у партийного руля в Москве, трижды за этот же период обменялись письмами о ситуации на Дальнем Востоке. Политбюро ЦК ВКП(б) в течение сентября неоднократно на своих заседаниях рассматривало вопросы о Китае в привязке к начавшейся оккупации Маньчжурии. Им была создана комиссия по «Маньчжурскому вопросу», в которую, придавая особую значимость обеспечению обороноспособности страны на Дальнем Востоке, в конце декабря 1931 года ввели наркома по военным и морским делам К.Е. Ворошилова81. В дальнейшем Сталин лично контролировал все вопросы дальневосточной политики государства. Редактор газеты «Известия» И.М. Гронский писал члену Политбюро ЦК ВКП(б) В. В. Куйбышеву, что «все, что касается Японии и дальневосточных дел, проходит через него» [Сталина] и наркома по военным и морским делам К.Е. Ворошилова82.

Повышенное внимание советского руководства к событиям обусловливалось тем, что в результате агрессии возникли угрозы нанесения ущерба экономическим интересам СССР, владевшему на территории Китая КВЖД, и безопасности советских граждан, проживавших в Маньчжурии. Прямым следствием оккупации могла стать активизация белогвардейской эмиграции и использование ее японцами в антисоветских целях. Но главная проблема заключалась в том, что Япония, оккупировав территорию Северо-Восточного Китая, выходила на границы Советского Союза, создавая непосредственную угрозу безопасности государства. Обострение внешнеполитической обстановки на фоне находившейся в начальной стадии модернизации страны, вызывавшей существенное напряжение в обществе, требовало от руководства государства выверенной оценки и политики по отношению к конфликту.