Он был абсолютно уверен, что эта формулировка – ключ к следующему уровню его могущества. Он даже не подозревал, что только что принял троянского коня, предложенного ему бездушной логикой распада. Он сам выбрал путь к своему ментальному коллапсу, будучи абсолютно уверенным в своей гениальности и непогрешимости. Цена за предвидение обещала быть гораздо выше, чем три случайные судьбы.
Марк стоял перед столом, рука покоилась на Кубе. Уверенность в правильности выбранной формулировки была абсолютной. Это был не просто шаг – это был квантовый скачок к его идеалу сверхлогичного, всеведущего существа. Он уже подобрал цену – три новые, далекие судьбы из медийного пространства, чье исчезновение, клеймение или странный поступок не вызовут ряби в его мире. Все было готово.
Он сделал последний, ставший уже ритуальным, глубокий вдох. Концентрация достигла пика.
«Хочу», – произнес он твердо, чувствуя знакомую легкую вибрацию под пальцами, – «воспринимать временной поток нелинейно, осознавая ближайшее вероятное будущее одновременно с настоящим».
Затем он перечислил цену. Имена, категории – "Гибель", "Клеймо", "Поступок". Четко, без запинки, как зачитывал бы условия контракта.
Сделка была заключена.
И в то же мгновение, когда прозвучало последнее слово цены, привычная реакция Куба – холод, гул – была вытеснена чем-то совершенно иным.
Мир раскололся.
Не физически. А в его восприятии. Его сознание, его точка "здесь и сейчас", перестала быть точкой. Она растянулась, раздвоилась, расслоилась.
Он все еще стоял в своей комнате. Видел свой стол, Куб под рукой, стены, окно с ночным городом за ним. Это было настоящее. Но одновременно он видел… другое.
Не четкую картинку будущего. Не структурированный прогноз. А калейдоскоп. Мерцающий, дрожащий, постоянно меняющийся поток образов, звуков, ощущений, относящихся к следующему мгновению.
Он видел свою руку, все еще лежащую на Кубе, и он видел ее уже отдернутой. Он слышал тишину комнаты, и он слышал свой собственный резкий вздох, который он сделает через долю секунды. Он ощущал холод Куба под пальцами, и он ощущал фантомное покалывание в руке, которое появится после того, как он ее уберет.
Это не было похоже на просмотр фильма с предпросмотром в углу экрана. Это было похоже на то, как если бы два фильма наложили друг на друга, полупрозрачно, и заставили смотреть оба одновременно, причем второй фильм постоянно менялся, мерцал вариантами.
Его мозг пытался обработать этот двойной поток. Настоящее. И вероятное ближайшее будущее. Два слоя реальности, наложенные друг на друга.
Он моргнул – в настоящем. Но одновременно он уже видел, как его веки снова поднимаются – в будущем. Он шагнул назад от стола – в настоящем. Но периферическим зрением (или чем-то иным?) он видел себя все еще стоящим у стола – в одном из вариантов будущего, где он не шагнул.
Голова взорвалась болью. Не той острой болью от информационной перегрузки, как с Шоном. А другой – тягучей, разрывающей, словно его мозг пытались растянуть в двух направлениях одновременно. Нейроны кричали от перегрузки, неспособные обрабатывать два параллельных, постоянно обновляющихся потока реальности.
Звуки смешались. Тишина комнаты переплеталась с будущим стуком его собственного сердца, с будущим скрипом кресла, с будущим шумом крови в ушах. Зрение двоилось, троилось, распадалось на пиксели вероятностей. Вот он видит свою комнату, а вот ее контуры уже плывут, меняются, потому что в следующую секунду он повернет голову.
Он споткнулся, падая на пол. Пол – настоящий. Но он уже видел, как его тело ударяется об пол – в будущем. Ощущение удара пришло одновременно с самим ударом и до него.