– Память предков, – слабо улыбнулся мужчина. – А теперь повторяю. Сопротивление бесполезно. Сдавайтесь. Или я сейчас подниму револьвер и сделаю аккуратную дырку у вас во лбу.

Ведьма нахмурилась и полезла в карман куртки за какой-то очередной неприятной неожиданностью, но уже знакомый визгливый шёпот остановил её.

– Подожди, не горячись. Вам людям лишь бы кровь лить. А ведь вы храните в себе столько вкусных вещей.

Маэро поморщился и нагнулся за револьвером, не сводя глаз с женщины.

– Покажись, храбрец, и тогда увидим кто кого.

Ладонь сжала костяную рукоятку, и мужчина выпрямился. Направил дуло в лицо женщине, но она в ответ издевательски улыбнулась. А голос продолжал.

– Например, судьба. Самое вкусное в людях – не плоть и даже не душа. И то и другое быстро сгнивает. Нет. Самое вкусное в людях – судьба. Мощная, упругая сила судьбы. По вкусу, как огромная креветка с лимоном. Ел бы и ел.

Маэро покрылся испариной. Рукоять снова стала скользкой. Боль в плече усилилась, и стражник едва подавил стон. Хоть и держал оружие здоровой левой рукой.

– Не подходи, буду стрелять.

Голос не обратил внимания на его слова. Он стал скрипучим, тихим, но отчётливым, чуть ли не вкрадчивым.

– Я уничтожу жизненную силу твоей судьбы, и на тебя падёт нерушимое проклятие. С этого вечера всё в мире обратится против тебя. Люди с отвращением будут отворачиваться от тебя. Разум восстанет и станет твоим безжалостным палачом. Тело предаст в самый нужный момент. А память будет помнить только плохое и терять хорошее. Нет ничего вкуснее, чем сила пути. Я сожру её, наслаждаясь каждой капелькой твоей дороги. Пути, которого ты никогда не пройдёшь.

Сзади на плечо Маэро опустилась чья-то конечность, как сухая лягушачья лапка, но живая и несокрушимая, как силач в цирке. В тот же момент в голове стража взорвалась густая ослепительная тьма. В ней вспыхнула извилистая серебристая тропинка, уходящая в непроглядную даль. В следующее мгновение в сияющей дорожке появились прорехи. За десяток мучительных ударов сердца пылающий белым светом, звенящий силой путь стал похож на кусок сыра, обгрызенного крысой. На месте провалов образовалась пустота, наполненная острой ледяной болью. Она поселилась в его сознании и Маэро понял, что эта боль теперь навсегда. Он застонал. И падение во тьму беспамятства воспринял с благодарностью.

Амелла Ли Маносси проснулась от хлопанья крыльев. Она выглянула из-под одеяла. Тревожное зрелище. Форточка распахнута, а по комнате мечется здоровенная птица размером с ворону, но серая, с большой головой. Она беззвучно разевала длинный прямой клюв и шумно взбивала воздух крыльями. На постель опустилось серое перо.

Девушка взяла перо длинными тонкими пальцами. Повертела перед собой. Всё понятно без слов. Слепой метнул кости, и она проиграла. Она могла бы не узнать о беде, пока та не похлопает её по плечу и смущённо пробормочет что-нибудь вроде: извини, я ненадолго. Будет больно, ты уж потерпи моё присутствие, как я вас всех терплю. С трудом. Однако, птица – верный признак. А уж брошенное перо недвусмысленно предупреждает – хорошие дни закончились.

Беда уже навещала её незадолго до гибели родителей двенадцать лет назад. И её улыбка – последнее, что видела девушка в день, когда беспорядки по случаю смены власти в Совете уничтожили её семью.

Кровать справа от окна, а птица улетела вглубь комнаты и уселась на шкаф. Девушка медленно откинула одеяло и опустила босые ноги на гладкий деревянный пол. Вытянулась во весь рост. Лёгкая ночная рубашка обтянула стройную фигуру. Повыше, чем у большинства женщин, но не настолько, чтобы мужчины начали комплексовать.