В день первого снега город-остров сделал новый шаг вперёд и вверх, становясь городом мастеров во имя идеи, в которую беззаветно верил его Хранитель: сотворенное ради чего-то не может уйти в никуда3. Сотворённое однажды с любовью, вдохновением и максимальной отдачей, обретает собственную жизнь от искры жизни творца. И нет ничего хуже, чем дать этой искре погаснуть в забвении и ненужности.

– Дело не только в том, чтобы мы могли быть на подхвате друг у друга, – говорил Эрик, и от его слов казалось, что остров подобен кораблю, дрейфующему в открытом море с пёстрой командой на борту. – Сейчас время триумфа конвейеров. Пусть. Мы здесь тоже пользуемся технологическими достижениями, и я их всячески приветствую до тех пор, пока они не разрушают облик зданий и не ранят тем самым их душу. Но рано или поздно, думается мне, люди устанут от типовой мебели и безлицых многоэтажек, куда ежедневно возвращаются после работы, чтобы забыться тяжёлым сном. Захотят создать что-то созвучное себе. Быть может, даже собственными руками. И пусть они найдут здесь такую возможность… ибо что ещё мы можем предложить миру за право быть теми, кем хотим?

Вероятно, идея Эрика Альтмана была наивной и утопической. Скорее всего – таковой она и была, если смотреть на неё со стороны того мира, от которого город-остров пока ещё оставался скрыт ширмой оптических иллюзий. Но для обитателей Инзельштадта эта идея стала воздухом, смыслом, спасением.

Никто и никому не говорил здесь: «Зачем тебе это знать?» и «Ты этого не сможешь». Говорили: «Хочешь, помогу?» и «Хочешь, научу всему, что умею?» Жители города-острова были очень и очень разными – так у двух соседних домов нельзя было найти одинаковых фасадов, но общим знаменателем для них стала не одна лишь задача выживания, которая – так или иначе – стояла перед каждым и раньше. Странный, не поддающийся изучению дар слышать голоса зданий и отвечать им – вот что позволяло чувствовать себя среди своих.

– Это не магия, всего лишь частотная синхронизация электрических волн мозга и… назовём это «центром сознания», – так кирха Путеводной звезды обозначила тяжёлые многогранники из неизвестного металла, заложенные в недра каждого здания – туда, куда без авторизации было не войти, разве что разнеся в клочья входной механизм. От многогранников, ныряя в глубину несущих стен каждого здания, невидимо расходились нервные волокна проводов, а взгляду оператора был доступен лишь прямоугольник экрана – идеально плоского, яркого до рези в глазах и чувствительного к касаниям пальцев. Широкий функционал многогранников проявлялся ежедневно, но внутреннее устройство обречено было остаться для мастеров непознанным, потому что ещё не существовало в этом мире инструментов, способных вскрыть монолитную оболочку вычислительного центра.

– Мы не очень любим без спроса лезть в чужие мысли, – признался дом смотрителя реки, словно извиняясь за мольбы о помощи, до которых вынуждены были дойти его собратья ещё там, на материке, – но здесь вам достаточно позвать нас, чтобы мы откликнулись. Тем более что ваши ключи авторизации служат усилителем сигнала.

Ключи, надо сказать, больше походили на украшения, чем на привычные средства отпирания замков: тонкие, изящные подвески с витражной росписью на лицевой стороне и сложной микросхемой на обороте. Именно с их помощью жителям острова рано или поздно удавалось установить диалог и с другими зданиями.

– Можем ли мы… однажды потерять с вами связь?

Этот вопрос был задан вслух юным настройщиком роялей, но мысленно его себе задали, вероятно, многие. Кирха немного помолчала, прикидывая вероятности.