– А та телега с мертвыми, где вы нашли меня, она… – Маша замялась, – те люди мертвые, что с ними стало?

– Так солдаты похоронили их в общей могиле.

– А вы знаете где?

– Ну, именно тех не знаю. Но знаю место, где обычно хоронят.

– Вы покажете мне?

– Как поправишься, непременно покажу, – кивнула цыганка.

– Спасибо вам, матушка. Вы очень добры.

– Так ты останешься у меня в кибитке? Табор наш стоит у южной окраины города. А через месяц, наверное, в сторону Ревеля подадимся. Давно там не были.

– Я хотела бы остаться. Но что другие цыгане на это скажут? Я же не цыганка.

– А они откуда про то узнают? – подняла брови Шанита. – Скажу им, что ты дальняя моя родственница. Ты темноволосая да стройная. Прямо цыганка. Правда, кожа у тебя бледная да глаза светлые. Но скажу, что твой дед гоем был. Они поверят. К тому же вожак наш, Баро, мой бывший муж, я смогу договориться. Думаю, он позволит тебе остаться.

– Это хорошо, матушка, – тяжко вздохнула девушка. – Поскольку идти мне некуда…

– Вот и оставайся, – кивнула довольно Шанита.

– Только прежде я должна рассказать вам о двух вещах.

– Каких же?

– Меня могут искать власти. Оттого я и боюсь называть свое настоящее имя.

– Тебе не надо бояться. У нас в таборе всегда кто-то обитает из русских, кому скрыться надобно на время от властей. Мы уж привыкшие. Цыгане, если их попросили о помощи, своих не выдают. Наш закон таков.

– К тому же я жду дитя…

– Да? Что-то я не заметила. Срок, видимо, мал.

– Четвертый месяц.

– А это совсем хорошо, – улыбнулась Шанита. – Детишек я люблю. Господь мне только двоих дал, да и те малыми умерли. А ты родишь, внучок у меня будет, и это к лучшему.

Маша долго молчала, внимательно глядя на цыганку, и спустя время вымолвила:

– Вы удивительная, матушка. Говорите так просто и тепло. И меня теперь принимаете, словно я родная вам. И спасли прежде. Видимо, Господь послал мне вас…

– А то как же, – кивнула довольно Шанита. – Конечно, Господь все устроил. Послал мне тебя, а тебе меня. Вот и заживем дружно, так, доченька?

Маша осталась в таборе цыган. Шанита, как и обещала, заботилась о ней: кормила, перевязывала и вообще все свободное от дел время проводила с девушкой. Обычно по вечерам, а иногда и днем Шанита ходила с другими цыганками в город, на заработки. Со слов цыганки Маша знала, что женщины в городе гадали и пели песни на площадях за деньги, а часто просто воровали кошельки у зазевавшихся господ. Большую часть заработанного цыганки отдавали вожаку Баро, оставляя себе лишь немного серебра. Мужчины у цыган занимались в основном разведением лошадей, которых потом продавали, или кузнечным делом. На собранные табором деньги цыгане варили общую еду, покупали ткани для пошива цветастой одежды, ремонтировали кибитки. Шанита раздобыла для Маши пару простых цыганских юбок, кофточек, чулки, расписанный цветами платок, чтобы девушке было в чем выходить на улицу.

В первый же вечер, едва оставшись одна в кибитке, Маша осмотрела свое синее порванное платье. Девушка вынула драгоценный оберег матери, край которого виднелся в разрыве, и с удивлением обнаружила в серебряной оправе кулона застрявшую пулю. Именно чеканное серебро, опоясывающее древний сапфир, задержало пулю, не позволив ей войти в сердце. А от силы удара серебряные концы кулона лишь прорвали ткань и сильно оцарапали кожу под грудью. Машенька поняла, что как раз оберег покойной матушки спас ей жизнь, остановив смертоносный свинец. Вынув пулю из оправы, Машенька вшила оберег в пояс одной из цыганских юбок, которые принесла ей Шанита. Умело заштопав свое старое дорогое платье и корсет, Машенька чуть позже отдала его Шаните, понимая, что теперь не сможет надевать подобный наряд. Спустя неделю цыганка выгодно продала платье и корсет в городе на рынке, выручив за вещи сорок рублей золотом.