С фразы «я не хочу никуда идти» начинается день, полный головной боли.

– Пойдем в кабак, – предложил я. Чаще всего Кролик бывал там.

Лизетт кивнула.

Мы вышли из дома. Не сговариваясь, предпочли людной дороге тропу через поле.

– А у Папы ты была?

– У папы? – переспросила Лизетт.

– Да не у твоего папы, у Высокого Папы. Кролик же вчера с ним ушел.

– Кролик?

Я стал подозревать неладное.

– Ну мы же Кролика ищем, верно?

– Ох, – вздохнула Лизетт. Она смутилась и покраснела. – Сережу.

Если бы я знал, ни за что бы не пошел.

– Что-то плохо с ним, – начала она оправдываться. – У меня прямо сердце заходится.

– Ладно.

В конце концов, Кролик мог быть там же, где и Сергей.

Тоном приступившего к делу следователя я спросил:

– Что мы знаем?

Лизетт недоуменно пожала плечами.

– Я к тому, что надо восстановить цепь событий. Когда ты его видела?

– Ну, – Лизетт задумалась, – он с Кроликом говорил, а потом как в воду канул. Я ждала-ждала. Потом до дому, но его и там нет.

Лизетт споткнулась.

– Я к Кролику. Что они там говорили, не знаю, но Сережа страсть какой злой был.

У входа в Пещеру мы остановились. Я вспомнил, что с вечера ничего не ел.

– Заодно дашь мне кофе и бутерброд, – сказал я. – Потому что голодный мужик тебе не помощник.

Лизетт кивнула, открыла дверь, и мы вошли.

– Ах, – вздохнула Лизетт.

Большая часть мебели была сломана, зеркало за баром разбито. Стройный ряд бутылок с алкоголем исчез.

Лизетт остолбенела. Она была бледна и испугана.

– Не волнуйся, – успокоил я, – Сергея тут не было, ты же сама сказала.

Она кивнула. Попыталась поднять стол. У стола была сломана ножка, и он опять завалился набок.

Выдержав приличествующую паузу, я спросил:

– Так что там насчет кофе?

Галантным кавалером я не был.

Лизетт кивнула и, как сомнамбула, проследовала на кухню.

Я поднял один из уцелевших стульев и сел. Лизетт принесла тарелку с холодной закуской: вареными яйцами, солеными огурцами и двумя бутербродами с сыром.

Я съел все без остатка. Посмотрел на осунувшееся лицо девушки и попросил добавки. Она ушла и вернулась с двумя сухими булочками.

– Ешь, – сказал я. – И чтобы без разговоров.

Лизетт слабо улыбнулась, но с булочками расправилась молниеносно.

– Нам нужно кое-что прояснить, – сказал я. – Ты сейчас открыла замок ключом, так? Значит, Пещера была заперта?

Лизетт кивнула.

– Значит, тот, кто это сделал, имел ключ.

Лизетт не понимала, к чему я клоню, и молчала.

– Ключ у тебя и у Сергея.

Лизетт снова кивнула.

– У кого еще есть ключ от Пещеры?

Девушка пожала плечами:

– У всех. У всех у нас есть.

Потом что-то сообразила и добавила:

– У тебя нет. У тебя нет ключа.

– Может, это Кролик?

– Зачем ему?

– Ты же сама сказала, что они поссорились.

«Меня твои делишки не волнуют, и кончай здесь околачиваться», – вот, что сказал Сергей Кролику.

Лизетт пожала плечами.

– Страшно за него, – сказала она.

– Думаю, все в порядке.

Девушка заперла Пещеру.

– Боишься, что стул украдут? Сломанный… И зачем закрывать, если у всех ключи?

– У тебя-то нет, – напомнила Лизетт.

Я рассердился.

– Почему ты вообще со мной разговариваешь? Я же вор!

Лизетт посмотрела на меня с осуждением.

– Я пойду.

На ее глазах появились слезы.

– Ну что ты?! – сказал я. – Найдешь ты Сергея, все будет хорошо.

Я обнял ее и услышал тяжелый стук сердца. «У нее словно барометр на несчастья в груди спрятан».

– Ладно. Пойдем к Папе. Может, он что-то знает, – галантным кавалером я не был, но был кавалером жалостливым.

Высокий Папа жил в большом доме, облицованном серым камнем. С террасой на втором этаже и балконом на третьем.