Но это только предположение, объективно же информационная политика редакторов новостийных программ современного российского ТВ отчетливо напоминает деятельность известного коммунистического пропагандиста Вилли Мюнценберга. Очевидно, что обратной стороной привлечения внимания к одним фактам является отвлечение его от других.
Возможны и иные объяснения стратегии поведения СМИ.
Например, П. Вайль и А. Генис в книге «Американа» отмечают: Мы <американцы> живем в густом информационном бульоне. Американские журналисты сделали новости необходимым компонентом жизни обывателя. Газеты и телевизор держат нас постоянно в курсе событий.
Стоит на один день отстать от этого курса, как человек оказывается немым: ему просто не о чем поболтать с приятелем, соседом, коллегой. И все же жадность современного человека к новостям объясняется не только такими приземленными и суетными причинами. Информация об окружающем мире делает зрителя или читателя мнимым участником происходящего. <…> Нам даже нравится, что окружающая вселенная живет такой напряженной, остросюжетной жизнью. Нравится, потому что на самом деле главное в новостях не само событие. В 99 случаях из 100 оно не касается непосредственно нас. Покоряет другое: журналисты превращают скучные будни в драму.
Анализируя политику современных российских СМИ, Т. Чередниченко замечает: «Изготовлен такой бутерброд: карнавал аранжирует чуму. <…> Роль бедности выполняет катастрофизм телевизионных и печатных новостей, начинаемых (и начиняемых) известиями о стихийных бедствиях, военных конфликтах и криминальных происшествиях.
Кроме новостей есть еще и передачи типа “Криминальная Россия”. Массив катастрофической информации по масштабу вполне соотносим с рекламой. Но транслирует он чувство незащищенности, неуверенности – антипод чувств, внушаемых аспективной утопией. // Кроме новостей и криминальных репортажей на катастрофизм работает и массовая кинопродукция, в которой неисчерпаемым материалом для эстетизации служат ужасы, драки, убийства и прочая угрожающая нескладуха. Все это вместе формирует в буднях виртуальный аналог предельно антипраздничного, “худшего”, “несчастного” времени. Образуется взаимодополняемость двух как бы реальностей: нестерпимо-нескончаемого “Страшного суда” (кстати, тоже приносящего дивиденды) и истерично-оптимистической “жизни вечной”. В отличие от традиционной ситуации, где бедствия и праздники были разведены во времени, сегодня они во времени совпадают, сея сомнение друг в друге».
Посредством расстановки акцентов приёмнику активно навязываются два базовых представления: квазиреальность, репрезентируемая в новостях (то есть якобы аналог реальной жизни), должна восприниматься как отрицательная, а квазиреальность, репрезентируемая в рекламе, должна восприниматься как положительная. Это приводит к тому, что устремления приёмника направляются в сторону второй, выгодно отличающейся от первой квазиреальности. То есть телевидение катастроф, ориентируясь на негативную информацию, тем самым становится (стало?) идеальной базой (рамкой) для наиболее успешной реализации собственно рекламных стратегий. Оно активно подталкивает приёмника к уходу в рекламный мир, обеспечивает повышение уровня воздействия рекламы со всеми вытекающими из этого, выгодными для рекламодателя (в широком смысле этого слова) последствиями.
Отметим, что, кроме указанного выше глубинного сходства между телевидением в СССР и телевидением в России (и то, и другое строится на расстановке акцентов, только “+” меняется на “-"), есть и еще одно. Количество каналов в современном телевидении несоизмеримо с предшествующим этапом его развития возросло, оно, по сути своей, остается таким же монотонным и однотипным. Показательно, что аналогичные характеристики, по мнению П. Вайля и А. Гениса, присущи и американскому телевидению.