Снова облизываю его, теперь он достаточно мокрый, чтобы легко проскользнуть внутрь меня. И я погружаю его в свой рот, но не могу сдвинуть его дальше, чем в прошлый раз. Я поднимаю глаза на Никиту, он смотрит на меня. Его глаза широко распахнуты, рот полуоткрыт, и губы подрагивают от напряжения. Он смущённо отводит глаза. Тебе нравится. Ну же, скажи это! Скажи, что хочешь засунуть его поглубже. Обхвати мою голову руками крепко, и продвинь его дальше, чем я могу…

Он молчит, а между моими губами и основанием его члена ещё два пальца. Я отвожу голову назад, не выпуская его из себя полностью. Обвожу языком вокруг несколько раз. Я будто считаю секунды перед стартом. Пытаюсь немного вытянуть тело вверх, а голову опустить ниже, чтобы двигаться на него сверху вниз. Тогда член не будет упираться в нёбо, не будет натирать стенки горла, и я смогу протолкнуть его глубже. Три, два, один. Я начинаю двигаться, будто соскальзываю вниз. Он всё равно упирается в моё горло, и я не сдерживаю приступ кашля. Из меня вырываются отталкивающие звуки, будто я подавилась комком волос, и пытаюсь выплюнуть его. Я резко подаюсь назад, выпускаю член изо рта и откашливаюсь. Чувствую, что на мой лоб и волосы падают капли. Он кончил. На головке набухает последняя капля. Я прильнула к ней губами, приложила самый кончик языка. Она проскользнула в мой рот, смешалась со слюной, обволокла язык – солёная, с металлическим привкусом. Я чувствовала такое ощущение во рту, когда обжигала руки горячим маслом.

Прижимаюсь к нему щекой. Слушаю, как он дышит. Мне так приятно, что я смогла доставить ему удовольствие. Больше удовольствия, чем получила сама. Но я никогда не чувствовала себя такой удовлетворённой с ним, как сейчас.

Он нащупывает мои руки, как будто мы в кромешной темноте, и он не может разглядеть меня, и осторожно тянет вверх. Я встаю на ноги. Смотрю ему в глаза.

– Тебе понравилось? – я улыбаюсь.

– Мне… я… ты… – он замолкает, обнимает меня. Я утыкаюсь лбом в его грудь, и он целует меня в висок. Я чувствую себя немного разочарованной.

– Наверное, скоро приедет Ирина, – я отстраняюсь. – Давай оденемся. Ты не голоден? Я не успела ни кусочка съесть в ресторане.

Включаю свет. Ищу в шкафу Никитину футболку, которая, придя в негодность, перешла в ряды моей домашней одежды. Для меня его футболки как платья.

– Что это?

Я ловлю его взгляд в отражении прямоугольного зеркала распахнутой двери. Прикрываю грудь и правую ключицу серой тканью. Поздно. Заметил.

– Пустяки, – бормочу я.

– Дай посмотрю. Где ты так порезалась? А главное – каким образом?

– Неудачно упала.

– А можно удачно упасть? – он с обеспокоенным видом проводит большим пальцем в стороне от пореза.

– Можно и удачно. В твои объятия, например, – я растягиваю улыбку, быстро целую его в щёку, встав на цыпочки, и выскальзываю из его рук. Одеваюсь.

– И всё же?

– Да правда пустяки. В кладовке на работе свалилась, там как раз эти привезли… ну, новые уголки для колонн. Они металлические, и лежали острым ребром вверх. Так ты голоден?

– Нет, я не голоден, – Никита выравнивает брюки по стрелочкам, перекидывает их через основание вешалки, надевает сверху пиджак, смахивает ворсинки на рукавах, и убирает костюм в шкаф.

– Скажи мне хотя бы, что еда там невкусная. Я не так расстроюсь, – выхожу на кухню.

– Совсем невкусная! – кричит он мне из комнаты, пока я разогреваю себе ужин. – Но если хочешь, мы можем сходить туда вдвоём, и ты сама всё проверишь, – он выходит на кухню и ставит чайник. Садится на кушетку, а я встаю напротив и опираюсь на стол, смотрю на него.