В конец предложения столь явно напрашивалось «я не такая», что договаривать не пришлось. Платонов поднял на неё глаза – она вопросительно смотрела на него, ожидая если не прощения за глупость, то хотя бы улыбки.

– А как же тогда кофе в четыре утра? – недоверчиво спросил хирург.

– Вот тут всё честно – пригласила и ждала. Из вежливости и солидарности. Я не так давно здесь работаю, ещё мало кого знаю за пределами этого кабинета, – она развела руками. – Хотелось бы узнать поближе врачей разных отделений, понять, чем живёт больница. Как говорится, кто против кого дружит. Будто не знаете, что по ночам на дежурствах разговоры на порядок откровеннее? А кофе – так есть же старое правило… ну, что от всей дежурной смены должно пахнуть одинаково, и лучше кофе, чем перегаром.

Виктор вспомнил, как на дежурствах в госпитале смену за столом объединяла порой всего лишь банка сайры, чашка кофе и китайский салат, понимающе улыбнулся Полине и направился к двери.

– До свидания, – услышал он за спиной. – Спасибо, что зашли и сказали мне… о Беляковой. Правда, спасибо.

Платонов на мгновение замер, взявшись за дверную ручку, потом буркнул: «Не за что» и вышел в коридор. О чём ему сейчас говорила Кравец, было совершенно понятно – он и сам работал здесь ещё не настолько долго, чтобы прослыть своим окончательно и бесповоротно. Всё время, что прошло с момента приёма на работу, он тоже присматривался к коллегам, старался больше молчать и слушать, вникал в систему авторитетов, оценивал уровень скандалов на «пятиминутках» и юмор в ординаторских и операционных. Постепенно в телефоне прибавилось контактов, в голове – имён медсестёр и санитарок. Виктор запоминал, где лежат журналы для отчётности, что нужно сделать, чтобы получить кровь для переливания, как пройти в лабораторию, где кабинет выдачи больничных листов, с кем можно фривольно пошутить, а кому лучше вообще никогда не улыбаться, чьё слово на конференциях самое громкое, а чьё – самое главное.

Он сформировал для себя альтернативную иерархию – и определил степень важности каждого из коллег. Кому доверяет, кого опасается, кого не понял и понять не может.

Уже в коридоре, вспоминая прикосновение Кравец, Виктор понял, что она выбрала самый простой, женский путь – кофе, косметика, милая улыбка, флирт, попытки разговорить собеседника. Что же, она имела на это право.

– Право и возможность, – думал Платонов, на ходу пожимая руки идущим навстречу докторам. – Я бы, наверное, всё ей рассказал.

Он видел перед собой внимательные, чуть виноватые глаза Полины, вспоминал, как впервые встретил её вчера в приёмном отделении. Он ведь просто тогда окунулся в неё, в её запахи, звуки, движения – и чувствовал, что против всех установленных правил и принципов его злит в этой ситуации только одно.

Приглашая Виктора на кофе, она хотела его использовать.

Это бесило. Это раздражало. Это требовало реакции. Он чувствовал себя, как пойманная на крючок рыба.

– Надо посмотреть график – не совпадают ли дежурства с ней на следующий месяц, – сквозь зубы буркнул Платонов, остановившись на площадке между этажами. – И если да – в такие дни держаться на расстоянии. Никаких вольностей, и уж тем более никакого кофе. Поменьше разговоров. При хорошем раскладе я буду видеть её пару раз в месяц на утренних конференциях.

Он резко сжал и разжал кулаки, встряхнул головой и вернулся в ординаторскую. И уже там узнал, что у ожогового отделения со следующей недели новый терапевт-консультант.

– Какая-то новенькая. Кравец, кажется, – на ходу сказал Лазарев. – Имя-отчество забыл, Шубина в трубку что-то буркнула… Марина, Алина…