– Што смотрышь? Нэ твоё – нэ смотри. Ана чужая шина, понял?

Я замер прямо. Смотрю на неё как ошалелый, и ругаться с ней даже не охота. А она мне: «Тьфу, урус шайтан, глаз как у шакала!», – и пошла себе. Поискал я взглядом Бэллу, не нашёл. Карга старая тоже как в воздухе растворилась… С тех пор стало у меня всё из рук валиться. Запил я, крепко запил… Худрук сначала ругался, потом в отпуск отправил. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон. А дома что? Четыре стены и тишина мёртвая. Хоть удавись. Веришь, до того дошло, что друзьям не рад был. Придут они растормошить меня, в люди вывести, а у меня взгляд отсутствующий, слёзы пьяные, бред всякий несу. Поразмыслили они, да и увезли меня в Ермаковское. Родителей моих нет давно, а здесь тётка живёт, по материной линии. Приняла она меня, значит, на поруки и давай отпаивать чаями, травками всякими. Недели за две я пришёл в себя. По крайней мере, к бутылке руки уже не тянулись. Раз, дай, думаю, прогуляюсь вечерком «вдоль по Питерской». Перед сном, чтобы лучше спалось. Дорога от тёткиной избы сначала круто вверх идёт, а дальше – под гору. Поднялся я наверх, смотрю – внизу туман, прям, кисель молочный, ни дать, ни взять. И жутковато, и любопытство берёт. Решил: ну, всё-таки спущусь. Ещё кошка за мной увязалась соседская. Сначала туман вроде как сгустился, а потом – резко так, – за спиной весь и остался. Оглядываюсь: ёпрст! Ни дороги, ни домов, одна тропинка в чистом поле. Я потом холодным покрылся и назад, через туман. Бесполезно: поле, и всё тебе! Постоял я малость, покурил и зашагал куда глаза глядят, надо же было как-то из задницы выбираться! Животина бедная рядом семенит… Шёл-шёл, какими-то судьбами дошёл до трассы. Ночь, темень, никого. И ведь прохладно весьма – так-то август уже на дворе. Под утро кое-как дождался: КАМАЗ тормознул. «Подбрось, – говорю, – братишка, до Ермаков». А он: «Не, – говорит, – мне прямо, до грузового моста! На набережной тебя высажу, там автобусы с шести пойдут, доберёшься». Чё, думаю, несёт мужик? Ну да ладно, лишь бы довёз. Сел, кошку на колени, поехали. А ему, водиле-то, сам на сам, видать, наскучило кататься, он и завязал беседу:

– Ты откуда, брат? Как тебя в поля занесло?

– Да с Ермаков, – говорю, – Ну, вообще-то, с Абакана, там живу…

Водила подумал с минуту, покачал головой:

– Не знаю. А где это?

– В Хакасии же!

Мужик руками развёл:

– Нет, не знаю…

Хотел было я ответить шутнику, но тут впереди проступили очертания зданий. И страшно мне стало, дружище, как никогда до этого в жизни»…

Серёга умолк. Втянув голову в плечи, он по-мальчишески шмыгнул носом, нащупал рядом с ногой железный прутик и принялся ворошить им потухающие угли в костре. Искры снопами полетели в темноту ночи, взмывая вверх и осыпаясь беспорядочным фейерверком. Дэн поймал себя на мысли, что история странного бича его зацепила. Он готов был поклясться, что не поверил рассказу ни на йоту, но в то же время чувствовал сильнейший азарт. Услышанное тянуло на сенсацию, и Дэн уцепился за эту возможность профессиональной хваткой.

– Эй, – окликнул он рассказчика, – А что было дальше? Как ты здесь столько времени… один-одинёшенек? Менты не замели?

Бич невесело усмехнулся:

– Не замели. Я ж, как крыса, по подвалам партизанил. В первые три дня чуть с голодухи не помер. Ну, думаю, или пан, или пропал: надо милостыню просить. Не воровать же! Стал церковь высматривать. Искал-искал, нашёл одну, в дальнем переулке. Даже не церковь, скорее, молитвенный дом с крестом на крыше. Но только не оказалось там ни прихожан, ни паперти. Это уж я позднее сообразил, что у вас – социализм, и вера не в чести. А тогда захожу – поп сам со свечей нагар снимает. «Батюшка, – говорю, – подайте, очень кушать хочется». Он на меня уставился, будто перед ним привидение, а потом быстро-быстро рукой замахал, за собой, значит, позвал. Увёл в придел и шепчет: «Я тебя накормлю, сын мой, только ты уходи отсюда поскорее! Здесь и у стен глаза да уши». Это он, я так понимаю, про камеры наблюдения и прослушку. Но как ни торопился я, по его совету, наружу, а у иконы Спасителя задержался. «За что мне, – спрашиваю, – Боже, такое наказание? Как бы домой вернуться? Дорогу укажи!». Священник из-за угла, смотрю, наблюдает. Я как нутром почуял: не к добру. Перекрестился – и дай Бог ноги… Но вот ведь совпадение – тем же вечером случайно подслушал я разговор двух бичей в песочнице. Один другому рассказывал, что месяц жил себе спокойно на старых складах в пригороде. Маршрут он своему товарищу до того подробно изложил, что добраться сюда мне труда не составило. Если не считать поездки в автобусе. Я на Предмостной чей-то билетик брошенный подобрал и по нему ехал. Всю дорогу меня трясло. И Кыся, вон, тоже натерпелась страху. Ну, ничего, молча на руках сидела… С тех пор мы здесь и обитаем с ней. По ночам я вылазки в город делаю. Чё на помойках найду, то и наше…