Аллею пересекла парочка: девушка заливалась горячим смехом, молодчик, крепко обнимая её за талию, говорил нарочито громко и делал резкие жесты. Они не могли разлипнуться ни на секунду.

– Вот голубки! – усмехнулся Артур. – Никого не замечают.

Он посмотрел на Темникова. Сказал обеспокоенным голосом:

– У тебя лицо бледное, как убывающая луна. Что-то случилось?

Темников проводил парочку глазами. Его охватила грусть, давшая о себе знать, как фальшивая нота в знакомой песне. Это была Татьяна, а рядом с ней – Васютин, самоуверенный и наглый кобель.

Темников натянуто улыбнулся.

– Ничего. Всё хорошо.

Годы, проведённые им на сцене, привычка импровизировать в самых затруднительных ситуациях наделили этого тонкокожего, нервического человека необычайным самообладанием.

– Ты уверен? – не унимался Артур. – Хорошо себя чувствуешь?

– Да, да. Всё в порядке.

Они продолжили прогулку. Артур радовался теплу и солнцу: только зарождался май, всё вокруг становилось ярким и разноцветным. Темников плёлся, исполненный смутной досады. Он сказал, желая заполнить молчание, только больше погружавшее его в безотрадные думы:

– А мы ещё просим зрителей вырубать мобильники! Ты знаешь, что раньше никто не соблюдал тишину во время спектакля. В Венеции, например, и богачи, и бедняки ходили слушать оперу. Разумеется, жирные сливки общества не желали смешиваться с голытьбой. Аристократы сидели в приватных ложах в верхних ярусах, играли в карты, обильно ужинали. Они непринуждённо общались между собой в течение всего спектакля, а требование почтительной тишины – недавний феномен. Во время какого-нибудь долгого речитатива толстосумы сбрасывали на головы простолюдинов, сидевших внизу, апельсиновую кожуру и всякие объедки, а также плевали на них. Это было любимым развлечением богачей.

– В наши дни такое даже представить трудно, – заметил Артур.

– Всё же смех в зале приятнее, чем тишина покойницкой. Мне иногда снится, что зал пустой, а тишина стоит такая, что слышно, как жужжат нити накаливания в электрических лампочках. Даже инструмент мне не подчиняется – рояль стоит на сцене без клавиш… А вот Малер ненавидел даже шелест программки и приказывал гасить свет в зале, безжалостно оставляя опоздавших за дверью… Пойдём перекусим, что-то я проголодался…

Лохвицкий хлопнул в ладоши.

– Замечательно! Вот такой чёрт мне и нужен. Он служит Богу, доказывая бытиё от противного. Обаяние утончённого дикаря. Вы прекрасно справляетесь со своей работой.

Темников скромно улыбнулся.

– Только наш дьявол должен быть современным, – продолжал Лохвицкий, разбирая его игру. – Конечно, я понимаю, что он существует много тысяч лет, пребывая вне времени и пространства, но в целом это обычный парень, высокий, нескладный. Вы можете встретить его в магазине, например, или переходящим дорогу на зелёный свет. Высшее наслаждение для него – низвергать святых. А Анжелика – можно сказать, что она святая, как Агнесса, девственница, одетая только своими волосами. Она ждёт своего возлюбленного, который пострадал за правду и его бросили в темницу. И вот появляетесь вы и пытаясь её соблазнить, говоря, как сладок грех без угрызения. Попробуйте стать своим, говорите с ней на её же языке.

Они повторили сцену. Темников держался убедительно. Ему казалось, что нечистая сила вселилась в него и подсказывает, как вести себя и что делать дальше. А Васютин, угрюмый, с затаённой яростью в глазах наблюдал за ним исподлобья.

– Послушайте, это же идиотство! – воскликнул он, не в силах больше сдерживаться.

Все обернулись на Васютина, первым – Темников, внутри у которого всё бурлило и клокотало. А тот продолжал как ни в чём не бывало: