Разумеется, за всей этой иронией я вижу и понимаю желание родителей, но их способы в корне рушили мечты детей, а с ними и шанс попасть на аттракцион. Да, оплачивали, разумеется, деньги родители, но этот мнимый козырь, якобы дающий им право контроля и внесения своих, не укладывающихся с самой идеей веселья, наставлений, был очень скоро обезопасен. Оплату я принимал только у тех детей, кто желал посетить площадку, соглашался с условиями и даже больше, если нет, то озвучивали причины, замечания, предлагали свои, ведь так мы их и создали раньше. Война с ними прекратилась не начавшись. В одни ворота, это не война. Да приятного мало, но всё же это давало немного ответ на то, почему с ними я бездействовал, точнее не доводил до конца искренняя в принципе их проявление к этому процессу. Дети имели желание получить удовольствие, и они это получали, ведь они были готовы идти на всё ради этого, они готовы были оставить свой гнев и преодолевать страх, вдохновляя и поддерживая, радуясь и восхищаясь друг другу. Те родители, что увидели в них эту атмосферу, получили не мало гордости за своих малышей. Другие же разбившись об свои не довольствия и те, которые не позволили пока себе это спокойствие, разыгрывали самую что не на есть пустую карту, власть над финансовым контролем, воплощённая в передвижениях и воплощениях желаний детей. Это не мешало мне видеть в малышах спокойствие и надежду, хоть уже в руках у столь озлобленных на себя родителей. Дети были готовы получить от меня то, зачем они пришли. Их родители зачастую не видели то, что всё о чём они просят я уже дал и стоит принять.

Здесь можно, конечно, было устроить иронию того, что этот парень в шортах на пляже строит из себя психолога, но если у вас в голове мелькнула мысль о том, что перед вами человек, который реагирует на ваши просьбы с позиции психолога, то позвольте себе предположить, что у вас и вправду, есть проблема и вы уже её озвучиваете и уже даже получаете помощь, с которой и обратились. И лишь вещий сон иллюзий и стереотипов мешает вам ощутить простой, естественный и открытый момент, диалога, взаимодействия, простого человеческого взаимодействия.

Это был не гнев, не злость.. Это был очередной поиск подхода достучаться до их истины, дать им возможность быть самим собой, как удавалось их детям. Разумеется, своё молчание и вступление в конфронтацию я уже не считал бездействием, оно помогало им снимать свои маски и обнажать другие, которые могли бы подойти для этого случая, мне же это помогало видеть, как моя теория проявляется и появляется направление, в котором виден хоть и слабый, но отчётливый просвет, который при последующей нашей встречи не ждал бы новый искры, а продолжал бы набираться вновь.

– Вы знаете, у нас особенный ребёнок, – как яркая вспышка родного языка прозвучала фраза..

– Можно он зайдёт в бассейн..? – это был вопрос мамы одного из двух братьев, которая обратилась ко мне.

– Они все особенные.., как ответ на пароль, ответил я. – Пусть заходит..

Разумеется, все мы особенные и само напоминание нам об этом уже говорит, что мы этого не проявляем или не замечаем в других. Но тот малыш отличался и отличие было в том, что он не скрывал свою особенность. Он не мог себе этого позволить, но и я тогда не мог увидеть его творений. Мы не могли дать ему простора для размаха, а он не мог дать себе соответствовать той губке, впитывающей всё навязанное ему. Он был скован в движения, ограничен в речи, но ему это не мешало получать удовольствия от тех эмоций что вырывались из него. В его хаотичных, небрежных движениях и в воплях, которые воспринимаются только всем телом и душой, а ни как не мембранами ушной раковины, в его самой сути, было видно одно, он может дать родителям всё то, что они от него хотят и он сам хочет этой любви и взаимопонимания, но он не может позволить себе ту неискренность и завуалированность этих истинных чувств, которые благодаря нам обросли всей этой фальшью и наигранностью, причиной чему есть непреодоленный страх, зависший в боязни всё потерять и ничего вовсе не иметь, не мог он себе позволить дать им то, что они не заслуживают, вот и забился в спазмах речевых глюках, в ожидании готовности нас принять его любовь, принять которую можно лишь себя приняв, не как больных и изуродованных, а как идущих и не сдающихся, осознавших и принявших всю свою вину, не озлобившись в ожидании наказания, показывающих оскал каждому, в надежде быть поражённым достойным, а простивших себя и позволивших себе себя.