Это подтверждает и прошение монахини Мариам на имя Обер-Прокурора Святейшего Синода от 13 июля 1917 года: «С любовью мы устроили наш хутор, устроили кирпичный завод, приобрели домашний скот, арендовали два небольших участка соседней земли, устроили огород, посадили сад, наконец, оборудовали домовую церковь, достигнув, таким образом, первой намеченной цели – устроиться независимо от мирских влияний и требований. В дальнейшем мы мечтали об устройстве при общине приюта для сирот и больных, школы и расширить садоводство и огородничество»251.

Успешное развитие монастыря стало привлекать грабителей. Монахини, будучи совершенно беззащитными, подверглись нападению группы из 12 крестьян. Как повествует статья газеты «Листок войны»: «1-го мая 1912 года около 5 часов вечера во двор Иверско-Алексеевской обители по Майкопскому шоссе зашли 6 человек. Увидев инокиню Марию Дымарь, они стали настойчиво расспрашивать ее где старшие. Ничего не добившись, схватились за оружие, но Дымарь с криком от них убежала. На ее крик вышли из своих келий инокини Мария Яковлева и Пелагея Макаровская. Последняя была схвачена нападавшими, которых было уже семеро, и, нанося ей побои по голове и по спине, втащили ее в церковь и заставили открыть свечной ящик. Забрав из ящика свечную выручку (около 40 рублей), они потребовали, чтобы Макаровская показала им старшую и кассу. (…) Макаровская видела, что несколько разбойников ведут и бьют игуменью. Их обоих привели в келью игуменьи, требуя выдачи денег. Когда игуменья Мариам стала креститься на икону, один из разбойников сказал: «Что ты молишься, я тоже христианин, я есть хочу, давай мне деньги, покажи кассу», и ударом дула револьвера разбил лампадку вдребезги. После этого игуменья выдала разбойникам 170 рублей, принадлежавших сестрам, и разбойники ушли252.

Игуменья Мариам после перенесенного потрясения отправилась в Москву к своей покровительнице Елизавете Федоровне. После возвращения в обитель ее ждало новое испытание.

Самой главной трудностью, преодолеть которую не удалось, стала начавшаяся смута. Тучи над монастырем стали сгущаться сразу после 1910 г., когда месту поселения монахинь был предан официальный статус и начался процесс передачи ранее приобретенного имущества общине. Смута была вызвана, по одной из версий, м. Митродорой (Марией Лебедевой), стремившейся захватить власть в общине с помощью всевозможных доносов.

Монахиня Мавра сообщает: «Между нами нашлась одна, которую я неосторожно приняла, оставляя её прошлое в Новочеркасской обители. Она сплела сеть лживых доносов, подговорила нескольких неопытных сестер, потом частью отказавшихся253, и, несмотря на то, что была уличена в клятвопреступлении и многих неблаговидных поступках, она достигла своей цели.

(…) Первое следствие, назначенное епископом Андреем, всесторонне и строгое, произведенное благочинным священником отцом Смирновым и духовником общины, священником-следователем отцом Порай-Кошицем, вызвало решение Владыки Андрея клеветницам оставить обитель или смириться. Заместившим же владыку Андрея, епископом Сергием было отвергнуто, как отвергнута была и двухмесячная ревизия монахини Моквинского монастыря Иеронимы, донесшей, что в обители нашей царит «полный, образцовый порядок»»254.

При фактическом нежелании епархиального начальства детально вникнуть в суть происходивших событий, Мариам (Макаровская) была в 1913 г. (по настоянию нового благочинного о. Сергия (Краснова)) отстранена от управления. Ее место заняла монахиня Серафима.

Новая следственная комиссия, отправленная в Иверско-Алексеевскую обитель для расследования доносов, пришла к следующему выводу: м. Мариам, старец Софроний и Ф. М. Макаровский были обвинены в попрании монашеских обетов, выражавшихся в нечистоте их отношений