– Скажи-ка, зачем этой твоей бабке Люции понадобилось туда же, куда нам? – спросил Иван, провожая женщин восхищенным взглядом. Спутник красавиц обернулся и адресовал ему сердитый жест, троекратно громыхнув ножнами о шпору. Иван примирительно поднял раскрытую ладонь. – И, кстати, куда «туда»?

– Да в «лимонадник»! У них же сегодня большой праздник, у лаймитов. День Срезания Кожуры или что-то вроде того. Туда сегодня многие отправятся. Лимонады обещают, что как только они эту свою кожуру с чего-то там срежут, обнажится драгоценная сердцевина мира. Будто бы на всех, даже на неверующих тотчас снизойдет благодать. Мало того, еще и бог какой-то явится. Лучезарный, вроде. Именем Регл. Как это… ага, вспомнил! «Свечение лика его, желтое и оранжевое, подобное солнечному в день ясный, омоет верующих, и радость их приумножится стократ и стократ». Имеется, правда, одна закавыка. Всеблагим Регл будет, только если обряд проведут соответствующим образом. Главное условие – любовь. При отсутствии самоотверженной любви лимонада к лимонаду, а в особенности при кровавом жертвоприношении Регл явится в облике чудовища. «И следовать будут за ним легионы тритонов огненных, пламенем сжигающих плоть человека, зверя, птицы…» – произнося эти слова, Вик сделал «страшные глаза». – Обещаны также аспиды длиною в семь локтей с быстрым смертоносным жалом. И, кажется, жабы плотоядные, состоящие из спеченной земли. А также какие-то особенно страшные «ваятели праха». Так что: или – или.

– Будем надеяться, лимонады не ошибутся, – сказал Иван, в который раз отмечая про себя, что Вик далеко не так прост, как хочет казаться. Откуда, помилуйте, у обычного городского попрошайки столько тонкой насмешки в голосе, когда он произносит (не запнувшись, между прочим) «драгоценная сердцевина мира» и цитирует наизусть сакральные лаймитские тексты? И почему здешние привратники, Ивана прямо-таки пронизывающие недоверчивыми взглядами, смотрят на Вика без малейшего подозрения? А почему мальчик на них вовсе не обращает внимания?

– В общем, они много всего обещали, – продолжал заливаться Вик. – А почтенная архэвисса Люция Комнин является владелицей почти трети мандариновых рощ в Арине. И той, где вся эта чепуха состоится, тоже.

– Комнин? – заинтересовался Иван. – Встречал я тут давеча бюст одного Комнина. Этакий почтенный муж с окладистыми бакенбардами и мудрым взглядом. В треуголке, – добавил он после секундного колебания. – Родственник эвиссе Люции?

– Ну, а как же! Батюшка ее. Удивительно, что вам всего один его бюст попался. Насколько знаю, ровно полторы дюжины памятников эв Комнин себе сам заказал, при жизни. Через подставных лиц, понятно. А то горожане, дай им волю, непременно приладили бы его голову к телу Приапа. Очень уж приволокнуться любил. Вот только… в треуголке… я такого что-то не припоминаю.

– Давай-ка к Люции вернемся, – предложил Иван, почувствовав, что разговор стремительно уходит в сторону. Пусть более занятную, но к делу отношения не имеющую.

– Давайте, – с легкостью согласился Вик. – Дама она строгая, но, в общем, не злая. Раз святилище лимонадов на земле Комнинов оказалось, предложила им уговор: пускай за деревьями ухаживают и лагерь свой содержат в опрятности – ну, не гадят по-свински; а она их не выставит взашей. Все полюбовно. Те, понятно, рады стараться – гусениц обирают, земельку рыхлят. Идиллия! Сегодня-то наверняка ее пригласили. Уважают!

– Лео они, надо полагать, тоже пригласили? – с капелькой яда в голосе осведомился Иван. – И тоже, разумеется, из уважения… Откуда ты знаешь, что дем Тростин с Валентином обязательно там, и нигде больше?