– Господа, – вмешался Андрей, – у души пламенный курс валют: сегодня в моде серый налоговый.

Алхимики переглянулись, измеряя шутку штангенциркулем, и отступили. Андрей занял стол у стены.

Официантка принесла квас, который пытался быть пивом, и хлеб, который стеснялся быть мукой. На запястье девушки – свежий шрам: тонкая дуга, будто прикладывали клык.

– Возчики? – тихо спросил Андрей.

Она вздрогнула: – Вы тоже из Заречных? Поползли слухи, что они ищут мальчишку с огнём в венах.

– Слухи – лучшие почтальоны, – вздохнул Андрей.

Девушка оставила кружку с крошечной запиской внутри: «Они уже в городе. Будь тише эха».

Искра в груди щёлкнула, как замок.

Чеслав уселся напротив, бросил на стол смятый пакет.

– Печати вытравлены. Но слухи бегут быстрее кислот. Говорят, к южным воротам въехал вагон с чёрными колёсами.

– Значит, псы сменили конвоиров.

Чеслав кивнул: – До Академии нужно добраться до заката, пока город не закрылся на магический комендантский час.

– Идём через рынок?

– Через катакомбы. Там меньше света, зато больше вопросов «зачем вам факел». Сможешь держать искру на низком газе?

– На уровень «притворяюсь свечкой» – да. На «не горю вообще» – придётся врать.

– Врать бюрократии – проще, чем ворчать над налогом на хлеб.

Они вышли под серое небо. Башни‑свечки, мостовые‑точилки – всё казалось каменным вокалом, который готовился спеть: Документы, пожалуйста.

Ночной Кромград сиял хромым светом фонарей, но под его плитами пролегало другое сердце – катакомбы, где мраморные плиты хранили имена выпускников, умерших до защиты диплома. На одной была выгравирована эпитафия: «Упал в обморок во время аплодисментов».

Андрей и Чеслав шагали между нишами с портретами, освещая путь одним тёплым кристаллом. Воздух пах пылью, прелыми диссертациями и слабым грибным отчаянием.

– Смотри под ноги, – шепнул наставник. – Если провалишься в магматический канал, не сможешь объяснить инспектору, почему на тебе отсутствуют брюки.

Андрей ухмыльнулся, но через три шага действительно наступил на плиту-рычаг – из стены выдвинулся бюст профессора Агаты

Рукопожигательницы. Бюст открыл глаза и потребовал: «Семейное древо и тему диплома!»

– Практическая некрология, – быстро изобразил Чеслав. – На тему: «Сколько студентов нужно, чтобы осветить трактат по пиромантии?»

Бюст кивнул, спрятался обратно.

– Тема одобрена, – усмехнулся наставник. – Помни, здесь всё решают заявления с уверенностью.

У выхода из катакомб стояли медные ворота, на которых играла зелёными тенями проекционная гравюра. Чудовище с птичьим черепом держало весы: «Сделай выбор – правая чаша или левая; вторую потеряешь навсегда».

Чеслав вздохнул: – Левые весы – дверь к библиотеке, правые – напрямую к факультету «Искажённые». Экономим время, рискнем правым.

– Потеряем что?

– Что-нибудь ценное, обычно иллюзии о себе. Некоторые теряют способность петь без фальши.

– Я и так пою, как мокрая крыса, – пожал плечами Андрей.

Он коснулся правой чаши. На мгновение почувствовал, будто кто-то вынул из груди тёплый камешек. Дверь раскрылась: почти не больно.

– Что потерял? – кивнул Чеслав.

– Кажется, больше не верю, что могу прожить без приключений. Ну и славно.

Двор академии встречал запахом утреннего кофе, пороха и полированного самомнения. На арке висела лозунг‑табличка: «Психическое здоровье сдавать в камеру хранения. Получить назад можно по расписанию стихийных бедствий».

Сразу внутри – огромный борд с доской позора с объявлениями факультетов:

Алхимия запахов – «Ищем добровольцев перенюхать семнадцать оттенков серы. Звание „Герой носа“ прилагается посмертно».