– А если любят?

– Тогда придумаем, как их разубедить. До Кромграда день пути: бюрократия хуже собачьих клыков. Сравним страхи на местности.

Он встал, хлопнул Андрея по плечу.

– Радуйся: первую совместную ночь пережили. По караванным меркам – это уже дружба, остаётся пережить налогового сборщика, и можно звать родственником.

– Чудно. Возьму это за тост, когда найду что пить.

Дорога звякнула галькой под сапогами. Искра внутри Андрея горела ровным, упрямым огоньком – будто напевала себе под нос: ещё шаг, и счёт сравняется.

Кромград вырос из тумана, как рассерженный улей: башни‑свечки, стены‑точилки, флаги цвета недоплаченных налогов. Перед городом – каменный мост на сорок арок, каждая арка посвящена отдельной пошлине.

– Первая за воздух, вторая за перспективу, третья… сам удивишься, – сказал Чеслав. – Главное: улыбайся так, будто любишь заполнять формы.

– Я умею любить до двух печатей. Потом начинается кризис доверия, – буркнул Андрей.

Очередь тянулась, как старый ремешок: торговцы с клетками кур, паломники с бронзовыми медальонами, один чародей‑агроном, уговаривающий тыкву не плесневеть на глазах. Искра у Андрея щекотала рёбра: «прибыльная толпа, если взорваться».

– Тихо, тигр, – шепнул он себе.

У входа стояла будка с латунной вывеской: Здесь убивают время и рожают бланки. Внутри – окно № 7, за стеклом – клерк‑бакенбарда, похожий на тюленя, добытого из чернильницы.

– Цель визита? – глухо.

– Торговля спецтоваром, – ровно отчеканил Чеслав, протягивая медный жетон.

Клерк поднял лупу: – Жетон пятилетней давности. Требуется актуализация или сознание вины. Что выбираете?

– Сознание у нас всегда при себе, – ответил Чеслав. – И форма R‑13‑«а». Заполню быстрее, чем вы успеете сгрызть печать.

– Сгрызть печать – прерогатива инспекции, – уточнил клерк. – Форма имеется?

– У ученика, – Чеслав кивнул на Андрея.

Андрей достал перо, которое казалось самым честным инструментом в радиусе мили, и начал заполнять: товар – «культурный обмен»; происхождение – «не подлежит расшифровке до свидания». Перо чесалось, будто хотело написать правду, но чернила жалели бумагу.

– Подпись кровью? – поднял бровь клерк.

– Диетическая, – улыбнулся Андрей и проколол палец. Капля зашипела, лягла на печать и… расцвела узором лилии на полумесяце.

Искра взвизгнула током.

Клерк побледнел: – Кровь редкой категории. Требуется эскорт в зал алхимической проверки.

– Проверка три дня, – тихо сказал Чеслав. – За три дня товар испортится, а очередь вырастет до предместий. Неприятный прецедент.

– Прецедент – моя смена, – выдохнул клерк. – Ладно. Временный проход с отметкой «нестабильный». Платёж за риск – один серебряный.

Чеслав молча положил монету поверх бумаги. Клерк присыпал печать толчёным воском: узор лилии исчез под слоем серой муки.

– Проходите. Но если покинете город без перерегистрации, вас догонит форма R‑13‑«б». Она кусается.

– Люблю документы с характером, – кивнул Андрей.

За воротами воняло кипящим льняным маслом и криком колесного мастера. Корчма «Ось и Осенняя Депрессия» подавала хлеб с налогом на корку.

– Отдых час, потом к Академии, – сказал Чеслав. – Мне нужно к знакомому переписчику, вытравить лишний герб из бланков.

– Я найду нам столик без клопов. Два стула – по цене одного рассказа.

– Только без драк, – вздохнул наставник. – И без споров с философами‑пиароедами.

Андрей вошёл; на пороге его встретили два студента‑алхимика, спорившие, горит ли душа синем или бирюзой.

– Бирюза дороже краски, значит, бог одобряет, – лекал один.

– Бог одобряет коэффициент сопротивления, – огрызался второй.