Пациентка лежала на столе под ярким светом операционных ламп, как хрупкая птица, пригвожденная к земле. Эмили, восьми лет. Диагноз: диффузная глиома моста – опухоль, вплетенная в саму ткань ствола мозга, как злокачественный корень. Случай, который в учебниках помечали жирным шрифтом: Inoperable. Безнадежный. Паллиативная помощь, максимум – несколько месяцев медленного угасания.

Алиса стояла у стола, ее руки в стерильных перчатках не дрожали. Внутри нее кипел не адреналин, а холодный, ясный поток данных. Vox-14 проецировал в ее сознание не просто снимки – живую, пульсирующую карту мозга Эмили. Каждый нейрон, каждый сосуд, каждое волокно проводящих путей. Опухоль светилась на этой карте зловещим багровым пятном, но Vox-14 уже накладывал поверх нее сетку возможных траекторий – тончайшие, едва заметные ниточки зеленого света, обходящие критичные зоны дыхания, сердцебиения, сознания.

«Анализ завершен, – прозвучал внутренний голос, ровный и уверенный. – Предлагаю алгоритм резекции с приоритетом сохранения жизненно важных функций. Целевой объем удаления: 71,3%. Вероятность сохранения базовых когнитивных и моторных функций: 58,9%. Вероятность летального исхода при оптимальном исполнении: 18,1%. Начало операции рекомендовано немедленно.»

Цифры висели в воздухе ее разума. 18,1% – почти каждый пятый шанс убить ребенка на столе. Раньше эта цифра парализовала бы ее. Сейчас она была лишь переменной в уравнении, требующей максимально точного решения. Ни страха, ни сомнений – только фокус. Абсолютный, как лазер.

«Приступаем, – сказала Алиса вслух, ее голос звучал спокойно, как диктор, объявляющий погоду. – Микроскоп. Ультразвуковой аспиратор. Частота 24,8 кГц. Мониторинг стволовых вызванных потенциалов в режиме реального времени.»

Операционная замерла. Коллеги – ассистенты, анестезиолог, медсестры – смотрели на нее с благоговейным ужасом. Они знали цифры. Они знали, на что она замахнулась. Доктор Петровский, ассистирующий, сжал рукоятки инструмента так, что костяшки пальцев побелели.

Алиса погрузилась в микромир. Микроскоп стал ее вселенной. Ее руки, управляемые не только ее волей, но и тончайшими коррекциями Vox-14, двигались с потусторонней грацией. Скальпель не резал – он скользил между клеток, как призрачный луч. Аспиратор гудел, вытягивая крошечные фрагменты опухоли, обходя невидимые нити нервных волокон, которые Vox-14 подсвечивал в ее поле зрения золотым контуром. Это не была операция. Это была высшая математика, воплощенная в живой ткани. Алхимия разума и стали.

Она видела не только то, что было перед микроскопом. Она видела прогнозы Vox-14: если сместиться на микрон влево – задеть ядро лицевого нерва. Микрон вправо – затронуть ретикулярную формацию. Каждое движение было предсказано, взвешено, оптимизировано. Она была проводником безупречной логики импланта.

Время потеряло смысл. Минуты растягивались в вечность концентрации, часы сжимались в мгновение решения. Пот заливал спину Петровского под халатом, его дыхание было тяжелым. Алиса же дышала ровно, метрономично. Единственным признаком напряжения была тонкая вертикальная складка между бровями.

В критический момент, когда опухоль обвила критичный сосуд, Vox-14 выдал предупреждение: «Повышенный риск кровотечения при прямой резекции. Рекомендован альтернативный подход: точечная коагуляция периферии с последующей фрагментацией ядра опухоли. Шаг 1: Коагулятор, мощность 0,8 Вт, фокус 50 микрон.»

Алиса выполнила. Точка за точкой, с нечеловеческой точностью, она выжигала микроскопические участки, изолируя ядро опухоли. Петровский ахнул, увидев эту ювелирную работу на мониторе. «Боже всемогущий… Это… как ты это видишь?»