. Высоко котировались и рынки Китая. Эта страна, с ее многочисленным населением и богатыми природными ресурсами, имела, по мнению британцев, блестящие перспективы для развития торговли[77]. Таким образом, каждый регион Азии и Африки приобретал в глазах викторианцев определенные немаловажные преимущества. Необходимость экспансии среди «нецивилизованных» народов практически не вызывала сомнений у представителей различных политических течений. Как отмечал видный колониальный администратор лорд Лугард, чтобы благоприятствовать росту торговли страны и найти место приложения для излишков промышленности и избыточного населения страны «наиболее дальновидные государственные деятели и предприниматели проповедуют колониальную экспансию»[78]. Таким образом, в Великобритании, как и во многих континентальных державах, увеличивается число сторонников новой политики, предусматривавшей развитие торговли и увеличения благосостояния страны за счет силового открытия новых рынков и завоевания новых покупателей.

Традиционно распространение английской власти на «нецивилизованные» страны представлялось как альтруистическая политика приобщения отсталых обществ к передовой культуре. По мнению современников, Британия представляла собой образец прогресса в политической, экономической сферах и была призвана передавать свой опыт другим. Согласно теории ведущего британского социолога конца XIX в. Б. Кидда, западные нации должны были занимать господствующее положение как благодаря «расовому преобладанию», так и из-за достигнутой степени «социальной эффективности»[79]. Следовательно, англичанам присваивалось не только моральное призвание, но и право на перестройку иных обществ, на извлечение природных богатств, которыми последние воспользоваться не в состоянии. Рассуждая о будущем Британской Индии, известный журналист М. Таунсенд весьма скептически оценивал способность индийцев к прогрессу. На его взгляд, жители Индии «за три тысячи лет не достигли ни одной победы над природой, не подняли науку на более высокий уровень, не разработали новую, способную давать результаты социальную идею, не усовершенствовали стиль жизни»[80]. Безусловная вера европейцев в силу прогресса, в способность западных рас привить туземцам совершенно новые ценности и систему социальных отношений нередко вызывала ломку традиционных, сложившихся за века, укладов обществ Азии и Африки.

На самом высшем уровне ведущие государственные деятели последней трети XIX в., члены как консервативных, так и либеральных правительств внесли свой вклад в процесс переоценки роли коронных колоний и зависимых территорий в экономическом процветании страны. В своих выступлениях лидеры британской нации санкционировали активную разработку экономических потенциалов «зависимой империи». Практически вне зависимости от реальной полезности британских владений в Азии и Африке на эту часть империи возлагались значительные надежды. Подобные взгляды четко выразил обозреватель ведущей британской газеты: «Какой бы ни была торговая и экономическая ценность Центральной Африки, мы не можем, имея столько много энергичных конкурентов, отказываться от владения любой страной, которая может представить новое поле для коммерческих предприятий»[81]. В кризисные 1880—1890-е гг. империя начинает восприниматься как своеобразный спасательный круг, необходимый Британии для того, чтобы уцелеть в бурном море экономической конкуренции. Этот мотив слышен во многих выступлениях лорда Солсбери, лидера консервативной партии с 1880 г. В своей речи в Брэдфорде в мае 1896 г. он объявил о том, что правительство должно принять на себя новую ответственность по открытию рынков среди «полуцивилизованных наций», что жизненно необходимо для промышленности страны