Беньо, руководивший полицией, догадывался о подобном положении дел и посылал в департаменты смышленых агентов, которые направляли ему чрезвычайно поучительные донесения, обнаруживавшие все странности положения во Франции в ту эпоху. Передавать их Людовику XVIII было делом весьма щекотливым, ибо это значило изобличать перед ним безрассудства и проступки его самых усердных друзей. Находя среди донесений что-нибудь пикантное или способное позабавить насмешливого короля, Беньо пользовался случаем, чтобы довести новость до сведения монарха. Людовик XVIII читал донесения, возвращал их Беньо и только посмеивался вместе с ним над теми, кого называл друзьями брата. Дальше дело не заходило, и в этом и состояло всё управление.

Между тем, смутно чувствуя слабость администрации, принцы решили, что должны себя проявить, что их выход на сцену воссоединит и завоюет сердца и разнесет повсюду пламя роялизма. Они заблуждались, не понимая, что только увеличат, а не уменьшат зло. Править значило тогда сдерживать страсти друзей, а отправлять принцев в провинции значило, напротив, возбуждать страсти в самой высокой степени. В качестве единственного результата принцы могли получить только несколько роялистских демонстраций, столь же пустых, сколь пусты обыкновенно приветственные крики толпы, которая кричит, когда ее возбуждают, назавтра забывает, о чем кричала накануне, а послезавтра выкрикивает уже нечто противоположное.

Западные провинции были самыми беспокойными, туда и решили отправить одного из принцев и выбрали герцога Ангулемского, отведя ему на поездку июль и август. В сентябре и октябре граф д’Артуа намеревался посетить Шампань и Бургундию, ЛионнJ, Прованс, Дофине и Франш-Конте, а герцог Беррийский должен был в то же время объехать расположения войск в приграничных провинциях.

Западные провинции, то есть Нижняя Нормандия, Бретань и Вандея, не нравились Людовику XVIII, потому что, казалось, не замечали его и о Ларошжаклене и других роялистских вождях говорили куда больше, нежели о короле. Мятежники из этих провинций объединились и вооружились, призвали своих старых вождей или избрали новых, если старые умерли, и повиновались скорее им, чем правительству. Герцогу Ангулемскому предстояло довести до их сведения, что во Франции имеется король, что король только один и именно его следует признавать и почитать его власть. Чтобы не слишком афишировать цель поездки – края, некогда мятежные, – принц объявил, что намерен посетить побережье Ла-Манша, то есть Брест, Нант и Ла-Рошель. И потому, оставив в стороне края шуанов, он направился напрямик через Нижнюю Нормандию в Ренн и Брест.

Герцога встречали с готовностью и свидетельствами, весьма естественными в провинциях, где его появление навевало воспоминания о страданиях, перенесенных за дело Бурбонов, и где было много стариков, которые не могли вспоминать о них без слез. Он нашел роялистов, и старых, и новых, которые говорили о хартии весьма легкомысленно, считали нерушимость продаж национального имущества только временной уступкой, а на Конкордат смотрели как на еще одну хартию, отмененную вместе с Бонапартом. Народ относился к налогам как к остатку имперской тирании, от которой следует поскорее избавиться, и был решительно настроен не допускать вывоза зерна, пусть и декретированного роялистами; приобретатели государственного имущества беспокоились и готовились объединиться для самозащиты; магистратура недоверчиво и с тревогой ожидала новой инвеституры, ей обещанной; армия была настроена враждебно.