Я не стала ничего уточнять, так как давно уже привыкла к тому, что флора империи удивительна и разнообразна. И только каждый раз вздыхала, ругая себя за то, что так и не добралась до атласов с растениями. А они в императорской библиотеке были, я видела! Лежали на верхней полке — огромные такие свитки. С картинками. И наверняка к каждому растению и магическая составляющая, и легенды, с ними связанные... Эх…!

Удивило также и то, что бревна были явно обугленные — все.

— Дома горели?— спросила я.

— Нет, конечно. Их специально обжигают.

— Зачем?

— Тикуны.

Ну... вот и поговорили. «Тикуны» — что ж тут не понятного-то. Ладно, будем считать, что это что-то вроде вшей, клопов или тараканов — кварталы-то бедные. Мы, не торопясь, шли по узкой улочке. Честно говоря, если уж начистоту, то «край бедности» по имперским меркам отвращения у меня не вызывал. От обожженной древесины почему-то сладко пахло корицей, весна была в самом разгаре. По обочине росли цветочки, по форме напоминающие наши маргаритки, — розовые и нежно-фиолетовые. Одна маргаритка была синяя — синяя-синяя! Я наклонилась, потрогала мягкие лепестки, и…

— Ааааааааааааааааа!!! — слева из кустов что-то выскочило, и… откусило головку синей маргаритки! Глазки-бусинки внимательно смотрели на меня, а челюсти меланхолично жевали… мою маргаритку. Зверек был забавный — очень похож на крысу, только с пушистым хвостиком. А вот мордочка была наоборот, лысая и непривлекательная. Секунда — существо вспыхнуло и исчезло, оставив на траве два ярко-синих лепестка.

— Брэндон! Кто это? И почему оно исчезло?

— Это дагги. Насколько я знаю — нечто подобное есть во всех существующих мирах. Вот, например, в вашем мире — есть маленькие зверьки, которые водятся там, где бедность, грязь, отходы и болезни?

— Есть. Крысы. — Я поежилась. — А эти — тоже переносят всякие болезни?

— Да, но вам ничего не грозит — я же его сжег!

— Сжег?!.. — Я вспомнила голубую шерстку с оранжевыми пятнышками. Фиолетовая морщинистая кожа на мордочке, правда, оставила не самое приятное впечатление, но все равно стало как-то не по себе.

И тут мы услышали, как чей-то хрипловатый, безжизненный тихий голос проговаривал, как заведенный:

— Яся… Такая девочка хорошая. Понимаете… Такая… девочка…

— Простите, что я вас побеспокоила, — раздался голос Джулианы, непривычно мягкий.

Она стояла на пороге какого-то дома — те же обугленные бревна, из щелей треснувших ступенек покосившегося крыльца выбивались пучки серой травы и несколько тех самых цветочков, которые я окрестила «маргаритками». Что-то маленькое и пушистое, на этот раз ярко-оранжевое, шмыгнуло из приоткрытой двери и скрылось под крыльцом.

Женщина, с которой разговаривала журналистка, была уже немолодая. А может, просто выглядела так? Худая, сгорбленная, в шерстяном сером платье, черных перчатках без пальцев и выцветшем платке непонятного оттенка. У ее ног стояла деревянная кадка с огромными лопухами на мясистых стеблях с красноватыми прожилками. Я отметила, что одеты Джулиана и эта женщина были практически одинаково. Смотрелось очень органично, но мне это не понравилось. И Брэндону, кажется, тоже.

— Старшая моя… музыке училась, у маэстро Зорго Цума. Мой отец еще был жив, дед ее. Дудочку ей на день рождения сделал. Маэстро Цум отца уважал, — в голосе женщины были и гордость, теплота, и… горе… — Понимаете… Нам не положено толком учиться, но моя девочка была настолько талантливой, что… маэстро Цум взялся ее учить, в память о моем отце.

— А… ваш отец? — тихо спросила Джулиана.

— Он делал инструменты. Деревянные. Дудочки, воги, айлы… А прадед, мой дед,  был настройщик. Так он рассказывал, будто его дед настраивал рояль у самого императора, во дворце. — Женщина говорила машинально, смотря перед собой мутным взглядом, ни к кому особо не обращаясь. — А Яся… Ясенька… она… простите… простите меня…