Я шел как на виселицу, и перед мысленным взором сиял образ Аарона. Я вспомнил нашу юность – нашу ненависть, перекованную адским пламенем в дружбу, которую я ценил превыше всего. Снова увидел, как он стоял рядом со мной в тот день, когда мы с Астрид поженились и обменялись кольцами – их собственными руками выковал нам Батист. Вспомнил, как они оба плакали в день, когда родилась Пейшенс. Как обнимали меня, когда я отправился вслед за Диор, страдая, что они не смогут снова отправиться со мной во тьму.

У меня перехватило дыхание при виде ужасного пятна – залитый кровью сапог, раздавленный каменной кладкой. И что-то еще, клином торчавшее из расколотого камня.

– Габи? – прошептала Диор.

Я опустился на колени, чтобы убрать это, но оно застряло намертво. Я почувствовал, как во мне поднимается ярость, как удлиняются и заостряются клыки, пока я пытался высвободить его. Мышцы напряглись, и Диор коснулась моего плеча, но я только выругался, дернул посильнее и по инерции отлетел назад, задыхаясь, когда, наконец, вырвал предмет и замер.

Падал снег, и в груди у меня нарастал крик. Предмет у меня в руке был тяжелее, чем моя жизнь, которую я так не любил. Я сжимал рукоять меча. Крестовина погнулась, но я мог разглядеть крылья ворона, ухмыляющийся череп, длинные развевающиеся серебряные одежды.

– Манэ. Ангел смерти.

– Это?.. – прошептала Диор.

– Меч Аарона.

– О Боже… О, Габи…

Я опустил голову, разбитая рукоять выпала из моей ладони, пока я боролся с рвавшимся из меня криком. Я закрыл глаза, чтобы не видеть этого, не хотел верить, не мог поверить, повторял себе снова и снова, что, возможно, это не он, а другой человек, другой солдат, которому в руки каким-то образом попал любимый клинок Аарона, как-то…

Как-то…

– Габриэль.

Я посмотрел на существо, издавшее этот ненавистный шепот, взглянул в ненавистные глаза.

– Нам надо уходить от-с-с-сюда, – прошипела Селин. – Кэрнхем ждет.

– Но… как же дети? – спросила Диор.

– А что с детьми? – раздался холодный шепот.

– Мы что, возьмем и просто бросим их?

– Именно. – Селин взмахом тонкой руки указала на обломки Авелина. – Это всего лишь проба, первое знакомство, Диор. Весь мир будет выглядеть так, если мы не найдем мастера Дженоа. Каждый раз, когда ты сбиваешься со своего пути, ты зря теряеш-ш-шь время, зря теряеш-ш-шь надежду…

– А ты зря сотрясаешь воздух своим дыханием, – огрызнулся я. – Без конца повторяя одно и то же.

– У нас-с-с нет дыхания, братец. С-с-спасибо тебе.

Удар был жестоким, и сердце у меня замерло, но я не хотел давать сдачи. Диор закусила губу, наблюдая, как я осматриваю святилище, построенное моими братьями, слушая одинокие крики обожравшихся ворон среди руин. Отголоски еще одной мечты были разрушены.

– Что бы мы ни делали, – наконец вздохнул я, – оставаться здесь мы не можем.

Мы побрели вниз по склону к детям. Их было человек двадцать, мальчиков и девочек, большинство примерно того же возраста, что и Диор, но некоторые – гораздо младше. Они собрали в руинах все, что могли, еду и одежду, пускай пережитое испытание измучило и раздавило их. Дети постарше при виде Диор вытягивались струной и смотрели с немой благодарностью и тихим благоговением. Феба раздобыла в сгоревших домах одежду – штаны, плотную куртку, зимний плащ – все в пятнах сажи. Но пары сапог ей, по-видимому, найти не удалось. Она одарила Диор теплой улыбкой, а меня холодным взглядом. Но на Селин посмотрела довольно сердито.

И это сулило неприятности…

Они не заставили себя ждать. Я услышал хруст шагов за спиной, обернулся и увидел Лаклана. Он проходил через ворота, его плечи припорошило свежим снегом. Наши взгляды встретились, и я увидела гнев и недоверие, которые он с трудом сдерживал. Он был достаточно вышколен, чтобы не озвучивать вопросы, которые наверняка роились у него за клыками. Но я знал: на горизонте маячит трудный разговор.