«Я ж говорил, что ты у меня, сука, еще покричишь».

Через несколько мгновений ему бы пришел конец. Он знал это. Если бы не Мелина со своим кинжалом из сребростали…

Страшно представить.

После всего, что ты видел и делал.

Представить себя умирающим прямо там, в грязной камере.

Лежа в темноте, Жан-Франсуа поглаживал себя по горлу, саднившему после нападения Габриэля де Леона. Представив эти серые безжалостные глаза, подернутые красной дымкой, мертвый юноша почувствовал, как сжались его челюсти. И на мгновение – всего на один смертный вздох – маркиз испытал ощущение, которое, как он думал, было предано праху десятилетий.

«Никто так не боится смерти, как твари, живущие вечно».

Его движение потревожило девушку, лежавшую рядом, и она вздохнула, прежде чем снова погрузиться в сон. Уроженка Зюдхейма, она была прелестным цветком, с мягкими темными кудрями и темно-оливковой кожей. Щупловата на его вкус, но в эти ночи все они были такими, и на несколько лет старше Жан-Франсуа, когда он получил Дар. Зато кожа теплая, а прикосновения – ох, какие умелые. Всякий раз, когда она смотрела на него, ее темно-зеленые глаза набухали голодом, что удивительно контрастировало с ее образом инженю.

Она служила в его борделе уже почти четыре месяца. Распутная и податливая. На мгновение Жан-Франсуа захотелось вспомнить, как ее зовут.

Его глаза заскользили по ее обнаженному телу: сочная линия артерии на внутренней стороне бедра, восхитительный узор вен на запястьях и выше, вплоть до острого лезвия ее челюсти. Он смотрел, как мягко бьется пульс у нее на шее – завораживающе тихо и спокойно во сне. Внутри у него зашевелилась жажда – его ненавистный возлюбленный, его любимый враг, – и Жан-Франсуа снова представил Габриэля де Леона, лицо угодника-среброносца нависло всего в нескольких дюймах от лица.

Его пальцы погружаются глубже.

Его губы достаточно близко, чтобы поцеловать.

«Покричи для меня, пиявка».

Историк оперся на локоть, золотистые кудри рассыпались по щекам. Юный красавчик у него за спиной вздохнул, возражая, шаря рукой по холодным простыням. Жан-Франсуа полагал, что этот красавчик с волосами цвета воронова крыла и кремовой кожей – нордлундец. Лет ему было около двадцати. Историк получил его в подарок от виконтессы Николетты, племянницы по крови, несколько недель назад в качестве взятки в обмен на доброе слово, которое он должен шепнуть на ухо императрице. И хотя Жан-Франсуа ненавидел Николетту, как яд, подарок все же принял. Красавчик был поджарым, словно чистокровная лошадь, а на запястьях, горле и в нижней части тела виднелись следы острых, точно иглы, зубов.

Его имя определенно начинается с буквы Д…

Жан-Франсуа провел мраморными кончиками пальцев по коже девушки, нежной, словно первое дыхание весны. Шоколадные глаза полуприкрылись в предвкушении, как только отреагировало ее тело – так красноречиво, когда один острый как бритва ноготь задел следы укусов у нее на горле. Чудовище наклонилось, язык быстро обвел набухший сосок, и дыхание горничной участилось, она задрожала и теперь полностью проснулась. Тепло крови, которую он выпил перед тем, как все они погрузились в сон, исчезло – его губы, наверное, были прохладными, словно тающий лед. И все же она застонала, когда он втянул сосок глубже в рот, прикусывая сильнее, но недостаточно сильно. И пока он раздвигал ей бедра, она осмелилась провести рукой по его золотистым волосам.

– Хозяин… – выдохнула она.

Красавчик тоже проснулся, разбуженный вздохами горничной.

– Хозяин, – выдохнул он.

Девушка нежно целовала его шею, все ближе к ранам, оставленным де Леоном. Жан-Франсуа схватил ее за локоны, и она резко вдохнула, когда он оттащил ее назад. Пульс у нее теперь стучал боевым барабаном, и Жан-Франсуа поцеловал ее, крепко, сильно, так что его клыки рассекли ей губу, и на их танцующие языки пролилось несколько капель ярко-рубинового огня.