, – прошептала Пью.

Когда наши мечи целовались, в разные стороны разлетались красные брызги.

Меня обожгла боль, когда ее лезвие порезало мне щеку.

– ГАБИ! – крикнула Диор.

«БЕЙСЯ, ЧТОБ ТЕБЯ!»

Диор бросилась по снегу к нам с Селин, крича: «ДЕРЖИСЬ!», а я вопил, заклиная ее не приближаться, но у этой девчонки яйца, клянусь, были больше гребаных мозгов. И, когда я отвел взгляд от Селин, та ударила меня ногой, чуть не сломав ребра и отбросив назад, как ядро из пушки. И я врезался лбом прямо в лицо Диор.

Столкнувшись, мы выругались. Диор резко выдохнула, и вместе с воздухом у нее изо рта вылетела сигарилла. Рухнув в снег, мы полетели кувырком, видимо для того, чтобы перевести дух. Остановившись, я присел на корточки, крепко сжимая клинок, и посмотрел на девушку, которую ударил. К моему облегчению, ее только немного оглушило, и она запыхалась. Но пульс забился быстрее, и во рту пересохло, когда я увидел, как у нее из носа хлынула ярко-красная блестящая струя.

Кровь.

Габриэль глубоко вздохнул и провел большим пальцем по каплевидным шрамам на щеке.

– Надо сказать, холоднокровка, что меня многие считали величайшим фехтовальщиком из когда-либо живших. В песнях, которые обо мне слагали, говорилось, что я даже ночь могу разрубить надвое. И хотя пьяная болтовня в сортирах Августина и Бофора не является мерилом мужественности, меня и правда нельзя было назвать неумелым – с клинком я обращался достойно. Я учился у мастеров с самого детства. В моих венах текла нордлундская кровь и кровь львов. И, глядя на девушку, которая лежала рядом на снегу, истекая кровью, я почувствовал, как во мне пробуждается лев.

– Да ты, сука, ранила ее, – выплюнул я.

Я прыгнул на Селин, обрушился на нее лавиной, под кожей у меня горела эгида. Теперь стало окончательно ясно: сестра хотела убить меня и захватить Диор в свои холодные объятия. И, взглянув на запыхавшуюся девушку, которая, переворачиваясь в снегу, размазывала по лицу кровь костяшками пальцев, я вспомнил, что обещал и чем уже пожертвовал, чтобы спасти ее.

Судьбой целого мира.

«БЕЙСЯ!»

Селин сделала выпад, нацелив острие клинка мне в грудь. Отскочив назад, хрустя ботинками по снегу, я увел ее в сторону. Пританцовывая, я напросился на еще один удар, и она подчинилась, пошатываясь и теряя равновесие, шипя от ярости. Но я направил клинок вниз, вогнав острие ее меча в снег. И, скользнув ей за спину со всей грацией, о которой пели менестрели в забегаловках, обрушил на нее Пьющую Пепел.

Плащ Селин порвался, на снег упал сгусток крови, когда Пьющая Пепел со свистом пронзила ей кожу и кости. Сестра задрожала на воющем ветру. И на моих изумленных глазах все ее тело превратилось в лужу запекшейся крови у моих ног.

Я услышал тихий звук – хруст снега за спиной, повернулся, и красное лезвие тут же пронзило мне грудь. Удар пришелся прямо в сердце, изо рта хлынула кровь, и Пью выпала из руки. Теперь Селин стояла позади, прищурив мертвые глаза, а фигура, которую я ударил, превратилась в замерзшую лужу – какой-то обман зрения, насколько я понял, какое-то заклятие.

– Сука…

Диор закричала, Селин развернулась и рассекла мне ребра, вытащив свой клинок. Я упал, кашляя кровью, и перекатился на спину, когда существо, которое когда-то было моей сестрой, высоко подняло свой меч. Я был в шаге от смерти и понимал это. Но в отчаянии, задыхаясь, я чувствовал, как у меня под кожей все еще горит огонь. Стянув левую перчатку, я поднял руку.

У меня на ладони вспыхнула семиконечная звезда, и Селин зашипела, поднеся руку к глазам. Во время войн моей юности это тату горело серебристо-синим огнем моей веры, освещая поле битвы. Но теперь оно пылало красным, как охваченное ненавистью сердце ада. А у меня в сердце не осталось ни капли любви к Вседержителю после случившегося со мной и с моей семьей. Но, как сказал мне старый друг Аарон, не имеет значения, во что ты веришь, надо просто верить.