Через шесть с половиной столетий русский путешественник, историк, востоковед, монголист, тайный советник, орденоносец, заслуженный профессор Петербургского университета Березин Илья Николаевич сделает перевод этого изречения Чингисхана. И потому не удивительно восхищение калмыцкого общественного деятеля, доктора Эренжен Хара-Давана в своей книге «Чингис-хан. Как полководец и его наследие» взглядом из стороны монгольского мира вот такой постановке дела: «Положительно изумляешься, как в ту младенческую, с нашей точки зрения, эпоху, когда в воине, независимо от его ранга, ценились почти исключительно индивидуальные боевые качества – храбрость, удаль, отвага, выносливость, физическая сила – качества, которыми, помимо прав по рождению, обыкновенно вполне определялась годность того или другого воина на роль вождя (например, в среде европейского феодального рыцарства) – как в ту эпоху могла быть высказана мысль, положенная в основание следующего изречения Чингис-хана…» В современной армии это сравнимо с зачётом подразделения по последнему солдату.

Вот к такому командиру сотни и попал совсем зелёным юнцом Баяр-Туяа, этот парень с севера, с долин земли Баргуджин-Тукум к востоку от берегов Байкала, с берегов Уды – реки племени хори, чтобы на собственной шкуре испытать все «прелести» военной службы под командованием Исунке-багатура. Что он, когда все степи подпали под мобилизацию в новую регулярную армию Чингисхана. Но, держись сотня!

А сотня стояла к сотне, и так по десять сотен, составляющие тысячу. В свою очередь тысяча стояла к тысяче, составляя тумен. До каждого воина доходило то, что сулит предстоящее. Перед новым, недавно образованным туменом представал и новый командир. Ходила молва (но то была истина), что этот новый командир нового тумена когда-то попал стрелой и ранил самого хана ханов. Но после пришёл и сам признался в этом, обрекая себя на неминуемую казнь по разумению многих. Но каково было изумление, когда узнавали, что хан ханов не только не казнил этого меткого стрелка, но и взял на службу. Ладно бы на службу рядовым воином. Но ведь и повыше. И вот он предстаёт перед ними командиром тумена. Были тайчиуты среди десяти тысяч, которые ещё юнцами воевали у Таргутай-Кирилтуха против собирателя степи. И радость приободрила их, узнавших о таком решении хана ханов. Уж не им ли знать достоинства нового командира, что некогда и воевал бок о бок с ними против того, кто и назначил его вот этим новым командиром нового тумена.

Взвился гибко статно всадник над неказистым конём степи, что превзойдёт выносливостью всех остальных собратьев на долгом длинном пути от Великой стены до побережья Адриатического моря. Но не пронёсся вскачь, а тихо, и не тихой иноходью, совсем уж пеше, проходился он, несущий командира, чья доблесть и слава переживут века. И вот уж кто бы мог помериться с самим Исунке-багатуром в выносливости да напористости неугомонного тела, равно как и характера. Но было одно отличие, что и сыграло решающую роль. Взвился гибко статно и разум его, подобный и сути, и телу одновременно, что редко сравнимо, но если так, то доблесть и достоинство от этого намного выше. И этим всадником представал перед туменом Джэбе – наконечник копья хана ханов. Это потом к напористой энергии Джэбе Чингисхан добавит рассудительность Субудэй-багатура, что и выразится в непревзойдённо гениальной связке, что и войдут ведомые им два тумена далеко-далеко на западе вместе с одарёнными полководцами в мировую историю. Неисчерпаемая глубина исследований для историков и аналитиков в области военного искусства. Но это будет потом, а сейчас он на смотре своего тумена, тогда, как и сам, предстаёт перед ним. Но был и ещё один восхищённый взгляд, и он относился не к тайчиуту, а к тому пареньку, которого он и вызволил из плена последних парней длинной воли, последних, кто и шатался вольно по степи. Среди тысяч он увидел его, заметил, но не кивнул.