– Зачем?

– Как, зачем? Накормить лошадей. Помните? Гусарских.

Мы бы спустились обратно и покормили их.

– Лошадям нельзя давать хлеб.

– Почему?

– У них начнутся колики. Их кормят зерном или сеном.

– А лакей не может раздобыть овса?

– Да не беспокойтесь вы так. Это же армейские лошади.

Их кормят досыта и в определённое время.

– Ну, хорошо, а караульным, хоть им что-нибудь вынести. Они же там, на морозе, под снегом.

– На то они и солдаты, чтобы призирать трудности.

Вот чудная, подумал я, и откуда она свалилась?

– Простите, наверное, я ничего не понимаю, – остыла она, часто хлопая ресницами. – Иногда мне бывает ужасно стыдно за свои слова или глупые поступки. Вроде хочешь сделать что-то хорошее, доброе, а оказывается – это никому не нужно.

– Не переживайте. И со мной такое случается. – Мне стало жалко её. Все величие разом улетучилось, и передо мной вновь сидела испуганная маленькая девочка.

Лакей принёс серебряный поднос. Он поставил перед моей спутницей чайную чашечку и спросил:

– Вам крепкий чай?

– Извините, я не буду пить из этой чашки, – возмущённо сказала она. – Вот видите, у неё на краю выщерблина. Это так некрасиво.

Лакей смутился.

– Сию минуту…, – и умчался. Пришёл вновь, и поставил перед капризной девочкой другую чашечку. Налил из одного чайничка дымящийся кипяток, из другого, поменьше, тёмную заварку. Рядом поставил хрустальный вазон с вишнёвым вареньем.

– Чай слишком горячий, – сказала девочка. – Не могли бы вы принести холодной воды?

– Конечно. – Лакей опять ушёл и вернулся с кувшином воды. Разбавил чай.

– Спасибо, – сказала она. – А варенье с косточками?

– С косточками, – подтвердил лакей.

– Я не люблю с косточками.

– Простите, мадмуазель, но без косточек у нас нет. Могу предложить чернику, перетёртую с сахаром или мёд.

– А вы из варенья вишенки уберите, оставьте один сироп.

– Сейчас сделаю, – безропотно согласился слуга и принялся ложечкой доставать из вазона ягоды и перекладывать на блюдце.

– Что это за пирог? – спросила девочка, указывая на треугольный кусок бисквита.

– Французский корж со сливочным кремом.

– Свежий?

– Конечно, мадемуазель. Вы же находитесь в царском дворце.

Наконец с вишенками было покончено. И в вазоне осталось ложки на три светло-красного сиропа.

– Я могу идти? – спросил лакей.

– Спасибо, – отпустила она его.

– Если ещё что-нибудь нужно – позовите. – И откланялся.

– Кошку не забудьте покормить, – напомнила ему капризница.

– Её-то, обязательно.

Я большими глотками выпил квас. С удовольствием съел кусок белого хлеба с острым сыром. А моя провожатая едва попробовала торт. К варенью даже не прикоснулась. Чаю сделала два глоточка и отодвинула чашечку.

– Все. Я наелась.

– Да вы же ничего толком не съели…

– Крем очень приторный, а чай с каким-то привкусом, – вновь начала она капризничать.

Я прибывал в растерянности. Кто же она? Что за кукла такая привередливая? Я обратил внимания до чего у неё нежные белые руки, как будто вылеплены из фарфора, с тонкими синими жилками. Кожа тонкая и прозрачная. Ноготки ровненькие, ухоженные.

Наконец мы пробрались к тронному залу. Народу собралось – не протолкнуться. Кавалеры в парадных костюмах, при орденах, при лентах. Дамы в парчовых дорогих платьях. Стоял удушающий запах ароматных масел, нюхательного табака и горячего свечного воска. Зал освещали яркие люстры. Толпа шумела, переговариваясь в полголоса, напоминая пчелиный улей.

– Простите, что сейчас происходит? – спросил я у высокого церемониймейстера в расшитой золотом красной ливрее. В руках он держал высокий скипетр, который венчал бронзовый двуглавый орёл.

– Присяга, – важно ответил он. – Поданные присягают новому императору.