– Я виделся с Александром накануне, – осторожно сказал фон Пален. – Зашёл разговор и по этому поводу. Великий князь Александр не горит желанием занимать престол. У него иные мечты: посетить Европу. Путешествовать…

– А кто ему мешает? – усмехнулась Ольга. – Наденет корону – и пусть путешествует. При дворе полно государственных мужей, готовых грамотно управлять Россией. Но поход на восток, в конце концов, ему придётся совершить. К тому уже, войска готовятся, и флот строится на Чёрном море.

– Ох, не нравятся мне ваши речи, – недовольно покачал головой Дмитрий Зубов.

– Занимались бы вы дальше коммерцией, братец, – с презрением ответила ему на это Ольга Александровна. – А за Россию не беспокойтесь. Страна окажется в надёжных руках. Есть такая фамилия – Зубовы.

Дом Жеребцовой покинули поздно ночью. Осенний ветер буйствовал в переулках, завывал в трубах, скрежетал ветхой железной кровлей. Темень еле разгонял слабый трепет фитильков уличных фонарей. Нева отчаянно билась о гранит набережной. Мимо проехала коляска, полная девиц лёгкого поведения и пьяных гусар. Девицы хохотали и неприлично визжали, гусары пели под гитару какую-то похабщину. Коляска скрылась за поворотом, и вновь только ветер завывал, да скрежетала кровля.

– Жуткая ночь, – поёжился фон Пален. – Хорошо хоть, нам идти недалеко.

– Где мы остановимся на ночлег? – забеспокоился я.

– У одной моей дальней родственницы, баронессы Элизабет, фон Ган.

– Удобно ли в столь поздний час тревожить баронессу? – с сомнением подумал я вслух, дрожа от настырного ледяного ветра. Сюртук на мне был плотный, из хорошего сукна, но кроме сюртука ничего больше.

– Ну, что вы. Я у неё, как дома, – успокоил меня фон Пален.

– Хочу заметить, вы везде, как дома, – усмехнулся я.

– И вы тому же учитесь, – наставительно произнёс мой спутник, нисколько не обидевшись. – Наглость, в определённых рамках, – вещь весьма полезная.

Беседуя, мы подошли к унылому дому, окнами, выходящими на Неву. Фон Пален громко постучал в дверь. Минут через пять в круглом слуховом окошке замерцал свет.

– Кто там? – спросил недовольный заспанный голос.

– Тимофей, открывай!

– О, Господи! – прозвучало радостно вместе с лязгом засова. – Пётр Алексеевич.

– Тихо, Тимофей! Весь дом перебудишь! – шикнул на него фон Пален.

Старый сгорбленный слуга провёл нас по широкой лестнице на второй этаж, освещая путь единственной свечой в канделябре.

– Не топлено, – предупредил слуга, когда мы оказались в спальне. – Гостей не ждали. Так бы – натопили.

– Дверь отвори в библиотеку. Пусть открыта будет всю ночь. Из кухни тепло придёт.

– Может, подать что изволите: чаю искушать?

– Нет. Нам бы поспать, да чтобы никто не тревожил до утра.

– Мадмуазель Софья нынче здесь ночевать изволит. Её из института отпустил на воскресный день, – сообщил слуга.

– Софья, – обрадовался фон Пален. – Как здорово! Утром с ней обязательно увижусь. Соскучился. Полгода, считай, дочь не видел.

– Ох, не узнаете её, – затараторил радостно лакей, – подросла, похорошела. Настоящая мадмуазель…

– Хорошо, хорошо, ты, Тимофей, ступай. Мы тут сами устроимся.

Фон Пален скинул епанчу и камзол на кресло.

– Пётр Алексеевич, – вспомнил слуга. – Нынче вам письмо пришло. Посыльный ещё днём принёс. Я удивился, сказал, что вы в Курляндии. Но посыльный настаивал.

– Подай его мне.

Фон Пален вскрыл конверт, быстро пробежался по строкам письма. Тут же потянулся за камзолом.

– Не придётся мне сегодня спать. Ты, Семён, располагайся, будь, как дома, а мне надобно ещё по одному небольшому дельцу сбегать.

– Может, и мне с вами. Как же вы один, в такую ночь? – вскочил я.