Согласно старой традиции царские чада благословлялись так называемыми «мерными» иконами, размер которых соответствовал погодному росту ребенка: от рождения и до совершеннолетия. В обширной спальной комнате Великого князя Николая находился столик красного дерева для подобных икон, на которых обычно изображался небесный покровитель. Этой традиции следовали Павел I и Мария Федоровна; эту же традицию неукоснительно соблюдали затем Николай I и Александра Федоровна.

В раннем детстве у Николая Павловича возникли первые дружеские связи, которые потом не прерывались всю жизнь. Это были дети госпожи Адлерберг: Эдуард (Владимир; 1791–1884) и Юлия (в замужестве графиня Баранова; 1789–1864). Хотя они были старше Великого князя, но это не мешало многолетним теплым дружеским отношениям.

При Николае I В. Ф. Адлерберг сделал блестящую государственную карьеру: генерал от инфантерии (пехоты), он в 1847 году получил титул графа, а в 1852 году стал министром Императорского Двора и на этом влиятельнейшем посту оставался двадцать лет.

Говоря о своем раннем житье-бытье, Николай Павлович заметил: «Образ нашей детской жизни был довольно схож с жизнью прочих детей, за исключением этикета, которому тогда придавали необычайную важность». Хранительницей этого самого «этикета» была мать – Императрица Мария Федоровна. При жизни свекрови Екатерины II она очень страдала от того, что ей приходилось получать «позволение» на всё, вплоть до общения с детьми.

Сама же, став Императрицей, Мария Федоровна вдруг начала проявлять необычайное этикетное рвение. Это касалось и отношения к детям, которые видели свою мать далеко не каждый день. Только строгость и холодная чопорность; никакой сентиментальности, никаких признаков нежности. Николай Павлович потом признавался, что он в детстве «страшно боялся не угодить Матушке».

Отношения с отцом, с которым тоже виделись от случая к случаю, были куда более сердечными. Павел Петрович любил своих младшеньких – Анну, Николая и Михаила. Он говорил, что старших детей «у него украли». Ни с Александром, ни с Константином никакой близости не наблюдалось; они были ему почти чужие. Иное дело крошки, его «милые барашки».

Отец дарил необычные подарки. Особенно запомнилась маленькая золоченая коляска «с парой шотландских вороных лошадок и жокеем». Жили в окружении роскоши, но необычайно просто.

«Спали мы на железных кроватях, которые были окружены обычной занавеской… Два волосяных матраса, обтянутые холстом, и третий матрас, обтянутый кожей, составляли саму постель; две подушки, набитые перьями; одеяло летом из канифаса, а зимой ватное, из белой тафты. Полагался также белый бумажный (хлопчатобумажный. – А.Б.) колпак, которого мы, однако, никогда не надевали, ненавидя его уже в те времена».

Николай Павлович был обычным ребенком, оказавшимся с колыбели в совершенно необычных условиях. Ему надо было делать то, что другим детям было незнакомо. Он буквально с первых недель своей жизни был окружен блеском, суетой, роскошью и звуками, с которыми другие знакомились куда в более зрелые годы. Грохот барабанов, крики часовых, гвардейские приветствия сотен молодых голосов пугали, заставляли искать какого-то тихого уголка.

Однако отец был неумолим, не допускал никакого отступления и проявления трусости. Малыш должен любить и почитать то, что дорого и почитаемо родителем. Николай I на всю жизнь запомнил один эпизод, произошедший в Зимнем дворце. Ребенку еще не исполнилось четырех лет, и он страшно испугался шума, производившегося отрядом Конной гвардии, стоявшим в карауле. Павел I, заметивший перепуганного сына, взял его на руки «и заставил перецеловать весь караул».