Огромный зал станции удалялся на километр вперёд, будто здесь когда-то могло стоять столько народу, чтобы полностью занять всё пространство. И только стоило подумать об этом, как вдруг рядом пронёсся состав монорельса, который невероятно плавно затормозил, открыв двери последнему посетителю метрополитена. Зайдя внутрь и заняв своё местечко, Майкл почувствовал себя одиноко. Здесь – ни одной души, ведь работал вагон автономно, без машиниста. Люди уже спали, где-то в глубинах Рима, на затворках муравейника, гигантского и неописуемого взглядом мегаполиса. Беловолосому так захотелось любви, нежной материнской заботы у теплого, стучащего сердца женщины, родившей тебя вживую, а не через лабораторный процесс, как это стало ныне модно. Однако, мать, Джессика Смит, погибла ещё во время войны империи и Америки. От неё сейчас остались лишь куски воспоминаний, частицы положительных и отрицательных чувств, которые возникали во время воспитания мальчика. Умерла она мучительно, силовики империи неоднократно использовали захваченных пленниц для удовлетворения собственных утех и потаённых желаний, которые не могли быть реализованы на родине. Радовало лишь то, что процесс умерщвления не видел сам Майкл, имея лишь известия о самом факте гибели. И даже в таком случае мальчику пришлось не сладко, потому как отец не мог на своих плечах вывезти огромный груз не только воспитания дитя, но ещё и вопрос с материальным обеспечением юноши. Всеразрушающая волна Церистонской империи прокатилась по землям Северной Америки, после чего мальчик угодил в многодетную семью как беженец. Нельзя сказать, что там оказалось лучше, потому как Майкла заставляли ежедневно приносить молитвы Имперору, в угоду нового строя жизни. Вырос блондин набожным, но одиноким и бедным. Связавшись с механиками из Канзаса, тот нашёл себе довольно хорошую работу по покупке необходимых запчастей с разных концов света. За свою жизнь светловолосый повидал не мало городов, но никогда, да – именно что никогда, ему не доводилось ощущать компанейское тепло общения, иметь друга или хотя бы верного товарища, что в целом одно и то же.

Глядя на отражение стёкол вагона монорельса, Смит видел собственное отражение, блики серых глаз и растрёпанные волосы. В плавном движении немного укачивало, будто в колыбели, а веки снова пытались безнадёжно сомкнутся воедино, усердно указывая Майклу на потребность во сне. Даже всё предыдущие ощущения пустоты не перекрывали желания заснуть, упасть прямо на пол вагона монорельса и погрузится в бездонное море сладких сновидений, которое всегда так нравилось Майку. Там нет экологических бедствий, бесконечной человеческой кровопролитной войны, печалей и тоски, туманов и разбитых стекол: лишь грёзы и метафорические образы, которые навевают мысли о лучшей жизни, о той жизни где Майкл остаётся наедине с Богом и самим собой. У таких грёз особенный вкус и запах, несравнимый с реальностью – жестокой и опасной, где не существует Имперора или другого выдуманного идола. Лишь сон способен спасти от угрозы, нависающей над головой с каждым днём. В этот момент об этом и размышлял Смит, проезжая очередную станцию метро и наблюдая за проходящими внутрь состава людьми. Все они по-особенному разные, но идут под одним режимом и словом, которое нельзя нарушить если тому дорога жизнь и свобода. Заполнялись места и проходило внутрь ещё больше людей, однако Майкл был один, против всех, но в то же время находился с людьми в одной лодке.

Из динамиков тихо разносился гимн империи, людишки нервно водили взглядом по лицам невиданных ранее собратьев по виду. И, как показалось блондину, сразу всех что-то объединяло: неведомая сила мысли, которая погружала людей в одно течение, поток белой краски, пытающийся смыть их с места, но эта жидкость лишь омывала их, будто река бьёт об камень в попытках снести его дальше, вниз по течению.