– Ты спи, спи, расслабься и не болтай лишнего, ибо спартанцы были, есть и будут у любого народа, кроме персов! Юпитер тоже жил, жив и будет жить! – доброжелательно улыбнулся Гипнос, потряхивая в руке дремотным цветочным букетом из пурпурных маков. – Я с Морфеем потому к тебе и пришёл, что мы – твои Боги, а никакой не Ахура Мазда. Не зря же я сын ночной темноты Нюкты и вечного мрака Эреба! Думаешь, совпадение? Не думай! Вообще ни о чём не думай, а пей маковый сок кубками! Дают – бери, бьют – беги! Глотай зелье, нечестивец ты эдакий, кому говорят! Сейчас ты в моей власти! Эх, дурья твоя голова! Глотай, а не то утоплю в этой бурде!

«Просто хаос какой-то! – во сне проскакал мысью-мыслью по древу Нарсе: – Что со мной происходит? Где я? Что у меня в голове и с головой? Кто капает мне на извилины и вынимает мозги из черепа? У меня стокгольмский, травматический или посттравматический синдром? Или все беды сразу свалились на мою дурью… эээ… разумную голову? Ахура Мазда, помилуй мя! Изыдьте, дэвы-дивы! Что за хаос кругом?!».

– Да, Хаос! Именно он! Как же ты прав! Сам отыскал одну из вечных истин! Мы все от него произошли: Хаос – мой дедушка, а Нюкта и Эреб – его родные дети, следовательно, меж собой не только муж и жена, но и брат с сестрой. Мы, Боги, сами себе многократно родственники в разных ипостасях: дедушки, бабушки, мужья, жёны, братья, сёстры, дети, внуки, правнуки и праправнуки в разных комбинациях и вариациях. Ты вот, хоть и смертный, тоже чей-то отец, сын, муж, зять, сват, у тебя в жизни тоже много ролей. И ты их играешь. Порой – бездарно, но играешь. Весь мир – театр, и люди в нём – актёры! И как же ты умудрился заснуть, не пройдя сквозь мои ворота? Ни одни, ни другие я ещё не отворял, а ты даже не попытался в них постучаться. Мои посланники-сны из створок опять же не вылетали. – Гипнос обращался к спящему, но вопросительно смотрел на Бога-сына, как будто именно его то ли о чём-то спрашивая, то ли в чём-то обвиняя. – Как проник в бездну снов?

– И я не отпирал ворот, – подтверждая, воскликнул Морфей, занервничав и заёрзав, будто от боли и словно ему подложили на стул кнопку, а он на неё, не разглядев подлянки, со всего размаху уселся и, подобно смертному, почуял неудобство.

– Зря ты перелез через закрытые ворота, подполз под них или обошёл то ли с правой, то ли с левой стороны, – Гипнос снова перевёл взгляд на Нарсе. – Есть у меня для тебя один кейс, чтобы ты окончательно убедился, насколько был неправ. Жил да былчёрный кот за углом… эээ… царь Фессалии по имени Кеик. И за не углом, а в своих чертогах. У него была любимая супруга, царица Алкиона. Кеик истово и неистово почитал Богов и часто через прорицателей-оракулов испрашивал у нас совета, как поступить. Вот однажды на утлом судне, такое уж подвернулось ему под руку, он отплыл в Дельфы, понадеявшись на вечное римское авось… эээ… на древнюю посконную Богиню Авось. Эта Богиня – всем иранцам и не-иранцам Богиня! Вообще, я тебе скажу, эллины-фессалийцы любили эллинов-дельфийцев. Даже в Первую Священную войну (по сути, для греков гражданскую, хотя они ещё сами этого не осознавали) Фессалия поддерживала Дельфы. Так вот, Кеик поплыл к дельфийскому оракулу за пророчеством, а надо было топать пешком, своими ножками без присказок про «не царское это дело». Алкиона провожала его, стоя на песчаном, а может, и на каменистом берегу до тех пор, пока в тумане моря голубом белел, а потом совсем ни исчез из вида парус одинокий. Пусть вместо паруса и были вёсла гребцов. Потом царица, словно безумная, молилась и днём, и ночью, и даже